В центральном инквизиторском офисе Одницы холл с мягкой мебелью был почти пуст. Пожилая дама листала глянцевые журналы, девушка-школьница не отрывала глаз от смартфона. На стойке сидела женщина в офисном костюме, с легким макияжем на профессионально-доброжелательном лице. Эгле положила на мрамор учетную карточку, регистраторша привычным движением поднесла к документу сканер:

– Вы хотите встать у нас на учет? К сожалению, на этом участке нет мест. Я предложу вам список других офисов в городе и округе.

– Я хотела бы обсудить этот вопрос с верховным инквизитором.

– Я отправлю ему ваши документы, – сказала регистраторша с большим сомнением, возвращая карточку Эгле. – Подождите, пожалуйста.

Эгле села в мягкое кресло; девушка мельком глянула на нее поверх телефона – и снова опустила глаза. Эгле почувствовала, как берутся корочкой губы: это место, похожее на приемную частной клиники, не могло ее обмануть. Инквизиторская контора, Эгле видела их немало; не имеют значения ни мебель, ни экраны, ни электронная очередь, ни кофемашина в углу: сквозь них в ее воображении проступают скрипучие скамьи, щелястый пол, древние бюллетени на стенах – «Ведьма, помни, общество не отказывается от тебя…» Место страха, унижения и несвободы. Эгле захотелось встать и уйти, и она бы смалодушничала через несколько секунд, но регистраторша, глянув на экран компьютера, посмотрела поверх матового стекла:

– Эгле Север? Вас приглашают.

И бронированная дверь, ведущая из приемной вглубь помещения, открылась.

Инквизитора и ведьму разделяло тонкое стекло, испещренное вязью – разновидность изолирующего знака. Эгле впервые встречала такое новшество в инквизиторском кабинете: трогательная забота о самочувствии посетительницы.

Она увидела Мартина Старжа впервые с момента, как в увозящей ее «Скорой» закрылись двери. Тогда он стоял во дворе дома, чуть не ставшего ее костром, и говорил по телефону. Светили фары полицейских машин и единственный фонарь на столбе; рваная тенниска инквизитора была залита бензином и кровью, лицо разбито в котлету, правый глаз заплыл. Эгле тогда пыталась поймать его взгляд и поймала – но только на секунду.

Теперь он сидел на рабочем месте в темных очках. На опухшей скуле ясно виднелась пара швов, но в целом он выглядел гораздо лучше, чем можно было ожидать после такой мясорубки. Капюшон черной хламиды лежал у него на плечах. Выражение лица: играю в покер.

Полминуты они смотрели друг на друга. Потом он показал ей часы на запястье – жду, мол. Ты тратишь мое время.

– Я видела в сети ролик «Новой Инквизиции», – сказала Эгле.

Он замер, как стоп-кадр, потом откинулся на спинку кресла:

– Его должны были выпилить.

Эгле пожала плечами: не рядовая, мол, затея, убрать из сети информацию после того, как та расползлась.

– Спасибо, – сказал он, подумав. – Это важно. Я приму меры. Что еще?

– Я хочу об этом поговорить.

– У вас отличный адвокат, психотерапевты на выбор, неограниченные возможности для «поговорить». А у меня рабочий день. Люди ждут.

– Ты спас мне жизнь, – сказала Эгле. – И… ты все видел. И я видела эти кадры. Что, совсем нечего сказать?

Выражение его лица не изменилось, насколько она могла судить, глаз-то все равно не было видно. Подумав секунду, он взял со стола лист бумаги и ручку.

– Если у вас больше нет вопросов, – начал медленно, одновременно что-то царапая на листке перед собой, – и учитывая, что ваша регистрация не нуждается в обновлении… Думаю, вам следует обратиться в Инквизицию по месту жительства.

Он приложил к стеклу записку: «Шесть вечера гостиница позвоню».