Хелен вцепилась в письмо, пытаясь отобрать его у Юфонии.

– Плевать мне на то, что он желает. Я знаю, что он получит, и все тут!

В этот момент снимок выскользнул из ее рук и спланировал на пол. Кэрри подняла его. И встретилась взглядом с глазами человека, взывавшего к ней. Это были глаза, в которых плескались обида, желание и невысказанная просьба. Глаза человека, умолявшего о помощи. Ее помощи. Он нуждается в ее помощи!

Кэрри встала, сунула Чу-Чу под мышку, одернула голубую шелковую юбку и взяла письмо с фотографией.

– Ты не выйдешь за него, – тихо сказала она, – потому что его женой стану я.

Ее слова были встречены долгим потрясенным молчанием, сменившимся дружным хохотом.

– Ты? Да что ты знаешь о фермерском труде?

Но Кэрри даже не улыбнулась.

– Я ничего не знаю о фермах, зато прекрасно разбираюсь в мужчинах. Он нуждается во мне. Сейчас, – твердо сказала она. – А теперь прошу меня извинить. Мне нужно сделать кое-какие приготовления.

До этой минуты Кэрри ни разу не приходилось ничего скрывать ни от семьи, ни от друзей. А вот сейчас приходилось действовать втайне от всех.

Легче всего оказалось заставить молчать подруг. С самого детства, когда они образовали кружок семерых, Кэрри была главной в их компании, а остальным оставалось только следовать за ней во всех затеваемых предприятиях. Иногда они возмущались или пугались, когда очередная затея Кэрри грозила навлечь на них беду, но всегда подчинялись ее желаниям. Старший брат Кэрри утверждал, что именно поэтому она и дружит с ними. Потому что могла заставить их делать все, что пожелает.

И вот теперь появилось то, чего Кэрри хотела больше всего на свете. Хотела так, как никогда в жизни.

С того дня, когда приехал Джейми, когда Кэрри увидела снимок Грина, она превратилась в одержимую. Оказалось, что совсем несложно одолеть Хелен и «отнять» у нее Джошуа Грина. Конечно, ей было совестно так обижать подругу, но Хелен пришлось понять, что Джош – как Кэрри уже его называла – принадлежит ей, и только ей.

В тот день, покинув старый дом Джонсона с фотографией и письмом в одной руке и собачкой в другой, она направилась в лодочный док Монтгомери, который теперь почти не использовался по прямому назначению. Ей хотелось посидеть, подумать и хорошенько рассмотреть Джоша и его детей.

Все-таки некие остатки здравого смысла у нее еще имелись: недаром она упорно твердила себе, что делает глупость и что этот человек ничем не отличается от многих других, присылавших им свои фотографии. Почему же, разглядывая их, она абсолютно ничего не чувствовала? Совсем ничего. Ей в голову не приходило оставить дом и семью, отправиться на Запад и выйти замуж за одного из тех, кто был изображен на снимках. Но этот человек другой. И семья его другая. Это семья Кэрри. Семья, которая в ней нуждается.

Она пробыла в доке до вечера. Забиралась в каноэ и сидела на пыльном коврике, временами бродила или просто смотрела на фото. Прикрепив его к стене, она не сводила глаз с лица Джоша и пыталась понять, что так нравится ей в этом человеке и его детях. Она всеми силами старалась сохранить ясность мышления, но ответов так и не нашла.

Дважды она убеждала себя, что следует забыть о Грине, что выражение его глаз, возможно, просто игра света. Может, есть и еще одна причина его грусти: а вдруг тем утром погибла любимая собачка детей, и поэтому все кажутся такими одинокими и потерянными.

Часов около четырех, когда Чу-Чу стал маяться от безделья, а Кэрри ощутила зверский голод, в док вошел старик, работавший на свечном складе.