…Очнувшись от воспоминаний, Люда выключила воду, быстро вытерлась, надела халатик и юркнула к себе в комнату. Слава богу, успела! А то так бы и замечталась, пока КВН не кончился, и нарвалась на замечание типа «грех водой не смоешь, сколько ни старайся».

Не смоешь, это правда. А жаль. Очень жаль, что нельзя отменить многие свои поступки, нельзя вернуться назад и сделать так, чтобы Вера все-таки сама пошла знакомиться с генералом… И все бы у них чудесно сложилось, а она сама осталась бы в своем счастливом мирке, любимой доченькой, домашней девочкой, с которой ничего плохого никогда не случится.

Регина Владимировна лично заглядывает в ординаторскую и приглашает зайти к себе. От такой чести мне делается не по себе, и я иду вслед за начальницей довольно понуро, будто на разнос. Правила должны быть едины для всех, этот урок я усвоила давно, еще когда сама была руководителем. Одна надежда, что коллеги относят эти поблажки на счет моей недавней утраты, и в общем не исключено, что так оно и есть. Надо сказать, что я была несправедлива к сотрудникам, когда не ждала от них поддержки. Да, мне не раскрывают объятий, не лезут в душу, но в каждом слове, каждом жесте я чувствую, что товарищи разделяют мое горе. Трудно выразить это словами, особенно когда все мы делаем вид, будто ничего не произошло, но каждый день на работе мне становится легче. В повседневной суете, заботах о хлебе насущном как-то забываешь о том, что человек велик и душа его прекрасна. Пусть он не пристает к тебе с сочувствием, не утирает твои слезы, не сует тебе в карман мятый рубль, этого и не нужно. Это только во вред, именно то, что наши предки назвали «сыпать соль на рану». Мне эти ощущения знакомы и в прямом и в переносном смысле, так что заверяю – метафора точнейшая. Суть не в этом. Человек проходит мимо тебя, и твоя боль эхом отзывается в его душе, разве это не удивительно? Разве мало у него своих страданий, чтобы он и чужие принимал на себя, а он это делает, пусть и невольно…

Регина Владимировна открывает дверь своего кабинета, и я выныриваю из абстрактных размышлений.

– Пришли анализы, – она протягивает мне историю болезни.

– И? – Я не спешу открывать, растягиваю интригу.

Регина Владимировна морщится:

– Можно не просто в космос посылать, а показывать инопланетянам как идеальный образец человеческой расы. Боюсь, Татьяна Ивановна, в этом случае медицина бессильна.

– Подождите еще, – я без особой надежды перебираю подклеенные в конце истории клочки бумаги с эталонными цифрами.

– Вариантов нет. Я ведь ему специально намекнула перед сдачей анализов конфет поесть, и не сработало.

– Давайте, может быть, сами нарисуем? – говорю я, понизив голос. А что, печатей нет, подписей нет, просто кусочки бумаги с написанными от руки цифрами.

Регина Владимировна хмурится:

– Тогда что мелочиться, давайте уж напишем, что мы ему провели этот несчастный курс.

– Почему нет? Потом опишем в истории реальный объективный статус и продемонстрируем Корниенко на психиатрическом обществе как редкий случай полного излечения шизофрении под воздействием ИКТ.

– Смешно, – говорит Регина Владимировна мрачно и забирает у меня историю, – только я пока еще не готова фальсифицировать документы, даже если это всего лишь анализы.

На всякий случай киваю, сделав серьезное лицо.

– В принципе, Татьяна Ивановна, мы с вами сделали все, что могли, пора признать свое поражение, – начальница морщится, как от кислого.

– Пожалуй, что так.

– Я и так старалась, создавала ему самые благоприятные условия, – продолжает Регина Владимировна, – таблетки назначала самые мягкие, да еще и сестер специально предупредила, чтобы они не следили за тем, как он глотает, прекрасно он их все это время в унитаз выплевывал.