Время шло, и Люда все чаще задумывалась: не к лучшему ли ее одиночество? Да, женщина без обручального кольца считается вторым сортом и вызывает жалость, но, с другой стороны, разве мало их таких? В теоретическом корпусе половина старых дев, а вторая половина – разведенки, так что теперь, они не имеют права получать удовольствие от жизни, если их не почтил своим выбором какой-нибудь дурачок?
Не лучше ли проводить время в радости рядом с родными людьми, которые любят тебя, как никто другой любить не будет, и понимают, как никто другой не поймет, чем влачить унылое существование рядом с унылым серым мужиком только ради идиотского постулата, что женщина должна быть замужем? Дома они поддерживают друг друга во всем, даже в работе. Вера помогает папе со статьями, папа ей с диссертацией, которую она хочет поскорее защитить, чтобы стать самым молодым доктором наук в своей области, а Люда, увы, до их уровня не дотягивает, но тоже вносит свой вклад, создает дома чистоту и уют. Всегда можно поделиться тем, что у тебя на душе, обсудить интересную книгу или культурное событие. Сходить куда-нибудь всем вместе… И надо променять такую насыщенную и уютную жизнь на мужика? С которым только обсуждать, что лучше ему подать к котлете, картошку или макароны? Сказочный принц будет таким, как ты хочешь, а реальный мужик пойдет в гараж пить пиво, включит футбол и вместо разговоров о последнем романе Битова потребует борща, и ничего ты с этим не поделаешь, никаким усилием воображения дела не поправишь.
Выбор очевиден, в нем только один изъян – дети. Без мужа детей не заведешь, а Люде хотелось бы испытать радость материнства. Но с другой стороны, говорила бабушка, дети быстро вырастают во взрослых людей, среди которых много встречается и плохих, и совершенно непонятно, что ждет Люду в этой лотерее. Кого пошлет ей судьба, такую же идеальную доченьку, как она сама, или психопата с уголовными наклонностями? И второй вариант, увы, вероятнее, ибо если осталось крайне мало мужчин, с которыми можно жить, то таких, от которых стоит заводить детей, – еще меньше.
Мама к этой концепции добавляла, что дети – это не только радость, но и вечный страх. Она любит своих дочерей больше всего на свете, но, видит бог, у нее не было ни одной спокойной ночи с тех пор, как на свет появилась Вера, и у Люды не будет, когда она родит. Особенно зная Людину мнительность…
Люда и сама понимала, что сойдет с ума от ужаса, когда на ее попечении окажется крошечное беспомощное существо, и страх сделать что-то не так перекроет все радости материнства. Действительно, пусть лучше Вера рожает, она сильная, умная и решительная, справится идеально, а Люда станет ей помогать, раз уж, похоже, судьба предназначила ей участь старой девы и доброй тетушки.
Надо радоваться тому, что у тебя есть, особенно если эта жизнь и так приносит тебе удовольствие, а основание чувствовать себя несчастной у тебя ровно одно – несоответствие твоей реальности образу настоящей советской женщины. Так что, не имея на горизонте ни одного приличного, по выражению бабушки, кавалера, Люда смирилась с одиночеством, может быть, потому, что подсознательно чувствовала в своем запасе еще пять лет, а Вера после тридцать первого дня рождения принимала свою судьбу очень тяжело.
До тридцати еще можно представляться самой разборчивой невестой, прекрасным призом, который достанется только самому лучшему из достойных претендентов, но после… Тут уж каждому ясно, что поезд ушел, приз просрочен, и очень-очень повезет, если найдется дурак, который на него позарится. Вера, во всем привыкшая быть первой, не сумела принять поражение в самом главном женском соревновании, сделалась замкнутой и печальной, даже от отца отдалилась. Официально в семье считалось, что любимица отца – Люда, но с Верой он проводил гораздо больше времени, как с товарищем и коллегой. Прежде они могли до полуночи обсуждать какую-нибудь идею или научную концепцию, подыскивали самый изящный вариант перевода текста, а теперь Вера будто потеряла к работе всякий интерес. Даже стук пишущей машинки из ее комнаты, раньше веселый и ласковый, как мазурки Шопена, сделался унылым, словно осенний дождь, падающий на крышу старого сарая.