Люди встали в полукруг с понурыми лицами — баре впереди, прислуга подальше, пастырь поднял гроб в воздух, и дама первая бухнулась на колени в снег, а за ней попадали остальные, включая слуг. Последним, даже после меня, примостился Леонид, а я подумала — вот в этой церемонии должны принимать участие дети? Дикость.

Головы всех собравшихся, кроме пастыря, были опущены низко-низко, но я не могла отказать себе в удовольствии посмотреть, чего ради мы все собрались. И, конечно, мне стало жутко, гудело в ушах, хотелось сорваться и убежать, но сил не было, свело шею, перед глазами заполыхали круги и заболели глазные яблоки от напряжения, но я увидела, как красное сияние пошло на озеро, бесшумно ломая лед, как следом за ним, опускаясь все ниже, поплыл гроб, и как тревожно смотрел на это все пастырь… что-то, наверное, шло не так, и этому помешать он не мог, а хотел бы, но и от нас ничего не зависело. Лед ломался, почти дошел до самых скал, и гроб уже задевал полынью, выплескивалась вода и лизала красную тряпку, и когда я уже решила, что мой муж упокоится в озере, красное сияние ослепило на миг и пропало, а домовина исчезла в скалах.

Ее просто не стало, словно там был портал в новое измерение. Нетронутый снег на скалах, непотревоженные кусты, и полынья затягивалась и срасталась с негромким треском, а липкий холод в моей груди все не давал нормально биться сердцу.

Пастырь повернулся к нам, точнее, ко мне, подошел, и я догадалась, что можно наконец выпрямиться и встать.

Одной проблемой в моей новой жизни стало меньше.

— Простила Всевидящая, — так, чтобы не слышали остальные, сказал пастырь. — Простила и приняла. Перед ней грех велик был, да вы знаете… За то он отплатил.

Ничего не понятно, но я кивнула. Прежде пастырь говорил, что я считала кончину мужа несправедливостью, теперь выясняется, что мой супруг нагрешить перед смертью успел знатно.

— Три золотых десятины пришлете, — деловым тоном закончил пастырь, коротко поклонился мне и пропал. На том месте, где он стоял, остались следы.

Я едва не заорала. И последнее, что я бы хотела, это еще раз пересечься с местными служителями культа. Проклятая магия, на что она еще способна?

Ко мне никто не подходил, никто друг с другом не разговаривал. Я забралась в экипаж, жестом указав Ефимке сесть на козлы. Мы ехали теперь последними, когда мы покинули территорию кладбища, тетка, наклонившись к мужу, начала ему что-то убежденно говорить.

— Ефим? — окликнула я, он повернул ко мне голову. — Завтра пойдешь… на рынок, к купцам, не знаю куда, возьмешь вещи, что я соберу. Продать сможешь?

Ефимка кивнул и отвернулся. Я подивилась его уверенности, но оказалось, что кучеру тоже нужно следить за движением и нельзя полностью полагаться на лошадь. Второй раз он обернулся, когда мы выехали на достаточно свободную, полупустую улицу, а экипажи впереди отъехали на значительное расстояние.

— Продать-то продам, барыня, — неожиданно густым басом сообщил Ефимка, — только много же не дадут. С десяток серебра наберется.

Я нахмурилась. Это была не то чтобы неприятная новость, но она не вязалась с тем, что я видела, а Ефимка уже повернулся, потому что тихая улица кончилась, ему пришлось и покрикивать, и переругиваться с другими возницами, и я пришла к выводу, что безмолвная дорога на кладбище была потому, что печальный пункт нашего назначения был всем очевиден…

С десяток серебра, сколько бы это ни было, это провал, потому что за экипаж Леонид просил у меня больше. Еще и долг пастырю, и как быть, вот кому я не могу не заплатить, так это церкви — или как она называется. Не с их возможностями, я же отлично представляю, с кем я могу играть, а с кем нет. Несмотря на милый невзрачный вид, местный пастырь меня похоронит в прямом смысле слова так, что концов не найдешь.