— Я не оставлю вас, сестра, — уверенно пообещал он, садясь напротив меня, что я тоже списала на местные обычаи, но хоть в тарелку мне смотреть не будет. — Вам придется… нелегко на поклоне.

— У меня дети, брат, — возразила я и выдернула наконец юбку из-под ножки. Стул подпрыгнул, брови деверя тоже. — Ради детей я буду держаться. Я попрощалась с ним… я была счастлива, разве не так? И отныне мой долг перед мужем сделать детей счастливыми.

Несколько коротких предложений дались мне сложнее, чем выступление перед публикой на часовой презентации. Я не знала, что и как говорить, но молчание могло быть истолковано еще хуже, чем истерика вчера прислугой.

— Подумайте о себе, Вера Андреевна, — нахмурясь, посоветовал деверь, и в это время появилась Палашка, торжественно неся на золоченом подносе репу и горшок с медом.

У деверя вытянулось лицо, я же прижала ладонь к губам, скрывая не вовремя вылезшую ухмылку: Палашка с таким достоинством поставила на стол нехитрое кушание, что я подумала — повысить ей жалование. Было бы за чей счет. Палашка ловко порезала репу, положила ее мне и гостю, полила щедро медом и удалилась, я взялась за приборы, деверь застыл, но потом замотал головой, на тарелку даже не глядя.

— Милая Вера Андреевна, положение у вас скверное, — заговорил он горячо, чуть наклоняясь вперед и понизив голос. — Знаю, что князь Вышеградский уже готовится предъявить векселя. Купец Парамонов — та еще скотина, простите, милая сестра, за грубое слово, но иначе не назовешь. Я опасаюсь, что экипаж ваш он заберет, не успеете вы с поклона вернуться. И прочие…

Он замолчал, я безразлично жевала репу. Вкусная, отлично приготовленная, наверное, в печи, сочная и нежная. Князь, купец… какие еще новости ты мне расскажешь?

— Мой совет, Вера Андреевна: возвращайтесь ко двору, поклонитесь ее величеству. Повинитесь, у нее сердце доброе, она вас простит. Вас произвели в статс-дамы, так хотя бы сейчас не кочевряжьтесь…

Последнее слово он проговорил явно с издевкой. Я, проглотив кусок репы, уставилась на него.

— Вера Андреевна, выбора у вас нет, — продолжал деверь. — Детей отправьте к родителям, знаю, они вам отказали от дома, но внуков же не покинут! Что их сейчас ждет? Брат мой покойный, дай ему Всевидящая легкую дорогу, оставил вас в положении затруднительном. — И он указал на репу, лежащую на тарелке в медовой луже. — Послушайте меня, подумайте!

Мне не понравилось, как он произнес опять же последнее слово, будто для Веры подумать было все равно что для меня сесть на шпагат. Что я узнала, кроме имен двух кредиторов? Вера была статс-дамой, но отчего-то сбежала от двора и прогневала императрицу. Судя по тому, что деверь надеется, что прощение она все-таки вымолит, как минимум она не пыталась совратить императора.

Она не пыталась, а вот он — может быть. У красоты свои недостатки, особенно если к ней не приложены мозги. Где-то недалеко звякнул колокольчик, раздались шаги, открылась дверь, зазвучали приглушенные голоса — принесла кого-то нелегкая, надеюсь, не за деньгами. Но нет, входная дверь закрылась, шаги удалились в глубину дома, можно было выдохнуть… ненадолго.

Я изучала одежду деверя. Мужская мода уже приобрела первые черты знакомой мне, то есть не вычурной и относительно удобной. Фрак с длинными полами, белый шарф, который — я готова была поставить пару тысяч долларов, если бы они у меня были — мои современники заляпали бы едой. Светлые штаны, светлый жилет, все из отличного сукна и прекрасного кроя, мой родственник наверняка не в таком бедственном положении, как я, хотя, если посмотреть на мой дом и мою одежду, легко впасть в приятное заблуждение.