Устремясь через границу с трех пунктов, отстоящих на далеком расстоянии друг от друга, австрийцы прорвали сербские линии и загнали маленькую армию обратно в горы. Белград достался неприятелю. Дважды сербы оказывали отчаянное сопротивление и дважды вынуждены были отступать. Снаряжение подходило к концу – на каждое орудие приходилось меньше двадцати снарядов. Неприятель прошел Крупень и Вальево и находился в сорока пяти милях от Крагуеваца – главной квартиры сербского генерального штаба.

И вдруг в последнюю минуту что-то произошло. Новый запас снаряжения прибыл из Салоник, молодые офицеры восстали против своих осторожных начальников, крича, что лучше умереть, идя в наступление, чем быть убитыми в окопах. Генерал Мичич приказал наступать. Потерпевшие поражение сербы, бросившись из окопов, ударили на беспечные австрийские колонны, идя в атаку по узким горным ущельям. Захваченные в походе, обремененные большими орудиями и тяжелыми обозами по дорогам, почти непроходимым от грязи, австрийцы бешено сопротивлялись, но были вынуждены отступить. Фронт был прорван. Центр, смятый Мичичем и первой армией, был разбит и в панике бежал, бросая обозы, снаряжение, оружие и оставляя позади тысячи убитых и раненых и госпитали, переполненные тифозными больными. Таким путем тиф, начавшийся где-то в равнинах Венгрии, появился в Сербии вместе с австрийской армией. Некоторое время левое крыло пыталось удержать Белград, но торжествующие, разъяренные сербы буквально сбросили австрийцев в реку Саву и расстреливали их, когда они ее переплывали.

Этому большому сражению, о котором воевода Мичич донес лаконически гордой телеграммой: «На Сербской земле не осталось ни одного австрийского солдата, кроме пленных», не было присвоено никакого названия. Одни называли его сражением при реке Колубара, другие – сражением при Вальево. Но это, быть может, самый удивительный подвиг во всей Мировой войне.

По правую руку от полковника сидел поп в длинной черной одежде. Он не был таким жирным и хитрым, как обычно греческие попы, но все-таки был здоров и румян, шумно хохотал и пил вино вместе с офицерами.

– Мы все заодно, не так ли? – сказал он по-французски и обернулся к полковнику, который утвердительно кивнул. – Я три года сражаюсь в армии – не как священник, а как простой солдат. Мы, сербы, сперва мужчины, а потом уж священники. – Он засмеялся. – Вы слышали рассказ о том, как сербский епископ Дучич срезал лондонского епископа? Нет? Прекрасно. Они обедали вместе в Лондоне. «Вы довольны своим народом, – спросил лондонский епископ, – я слышал, сербы очень набожны». – «Да, – отвечал Дучич, – но в Сербии мы не ждем многого от бога. Мы просили его в течение пяти столетий освободить нас от турок, а в конце концов взялись за ружья и сделали это сами!»

В полночь мы выехали с поездом на Белград, отстоявший меньше чем в ста километрах, но утром были еще далеко от города. Мы медленно ползли вперед, часами ждали на запасных путях, пропуская поезда, идущие на север, нагруженные солдатами и продовольствием, и пустые поезда на юг – мы находились теперь в пределах фронта Дунайской армии и главной военной артерии, обслуживающей пятьдесят тысяч человек. Местность состояла из высоких покатых холмов, то тут, то там высилась величавая гора с развалинами какого-нибудь замка, сохранившегося со времен турок. Земля кругом не обработана. На склонах холмов виднелись вырытые землянки и лачуги из глины и соломы, где ютились оборванные солдаты; окопы тянулись по грязным лугам, изрезывая изрытую боями землю, а в местах, где сражения были особенно ожесточенными, неровные обломки больших дубов торчали без веток и листьев, наголо обчищенные градом снарядов и ружейных пуль.