Позади гуторил турецкий рынок с его досужей ленивой толпой. Вдоль улицы, по обеим сторонам, вперемежку с лотками мясников, корзинами с рыбой, грудами овощей и связками цыплят, расположились кофейни, где торговцы сидели, покуривая из своих чубуков. Здесь мы увидали хаджи – святого человека в зеленом тюрбане, который совершил паломничество в Мекку; танцующих дервишей в высоких серых шапках и длинных блестящих одеждах пепельного цвета; деревенских фермеров в грубых красных и суровых холщовых одеждах, и безбородых евнухов, сопровождающих скрытых под покрывалами жен из гарема.
Дальше по мощеной булыжником улице шум внезапно сменялся тишиной. Здесь шептались за решетками окон, и встречался только случайный осел уличного торговца; изредка проходили к водоему женщины с закрытыми лицами и с кувшинами у бедра. Ведущая вверх дорога неожиданно перешла в неправильной формы открытую площадку, осененную тенью огромного векового дерева, под которой две-три маленькие кофейни приютили несколько созерцательно куривших посетителей; некоторые из них сидели, поджав ноги, на краю площадки и медленно разговаривали мягкими голосами. Они равнодушно, без всякого любопытства оглядели нас и снова отвернулись.
Мы поднялись еще выше, до высокой желтой стены, темные зубцы которой резко очерчивались на теплой послеполуденной голубизне неба. Мы прошли сквозь каменоломню, откуда местные жители в течение столетия брали материал для своих домов, и залюбовались на вершины зеленых холмов и широко раскинувшиеся луга, где паслись овцы. На горизонте, к северу, высились багряные горы – там свирепствовали война и чума. Невдалеке от них раскинулись косые темные палатки цыган и в далекой зеленой складке земли дрыгали босоногие мужчины в красных шароварах и желтых тюрбанах, играя в мяч. Вереницы мулов, в сопровождении одетых в холст крестьян, двигались, позвякивая, по вязкой дороге к невидимым деревням, лежавшим где-нибудь за чертой горизонта.
Из маленькой лачуги, построенной у подножья большой стены, вышел старый турок. Он поклонился нам и, вернувшись, вынес два деревянных стула. Мы не видали его больше, пока не поднялись, чтобы идти дальше, тогда он вышел, поклонился опять и взял стулья. Я попытался дать ему денег; он, улыбаясь, покачал головой и сказал что-то, чего мы не поняли.
Солнце склонялось к западу, заливая зеленое безоблачное небо волнами желтого света. Мы шли по избитой извилистой тропинке, между жалких домишек, построенных из камня, и вышли на открытое пространство с великолепной панорамой далеко выдвинувшегося в море, ниспадающего города. Темно-красные ряды крыш, выступающие балконы, круглые и белые купола, шпицы, выпуклые греческие башни, легкие стрелы минаретов рядом с великолепными кипарисами. Скрипучие звуки восточного города поднимались из скрытых улиц. У самой воды возвышалась круглая белая башня венецианской стены, а за ней простиралось море, цвета мрачного китайского нефрита, покрытое желтыми, белыми и красными пятнами косых парусов. К югу, замыкая залив, скалистый греческий материк высился величественной громадой Олимпа, покрытой снегом и всегда скрытой в облаках. Напрасно золотистая городская стена величаво спускалась по склону холма в долину и таяла в пространстве на западе. Серебряный Вардар извивался по поросшей ивняком плоской равнине; дальше тянулись болота, где болгарские комитаджи, сражаясь за освобождение Македонии, держали некогда в страхе турецкую армию, а дальше, на самом горизонте, виднелись крутые Фессалийские горы.