Наиболее ярко выражено это в России, где «деревня», хотя и является самостоятельной управленческой единицей, однако еще не доросла в финансовом и в управленческо-техническом смысле до новых задач. О самоуправлении по западному образцу едва ли можно говорить, так как принцип и функции насаженного сверху управления остаются неизвестными сельчанам. В качестве примера можно привести ответ жительницы деревни на севере России на вопрос о том, что означает ее работа добровольной «уличной уполномоченной»: «Меня выбрали в сельский совет. Я ничего не могу предпринять и ничего не могу сделать. Мы собираемся в сельском совете. Иногда некоторые приходят туда для решения каких-либо проблем, нас приглашают. У нас много таких уполномоченных, но мы не можем ничего сделать. Мы не обладаем никакими возможностями. Что я могу сделать, когда люди дерутся или что-то в этом роде?» Поступки населения деревни следует рассматривать не как «отклонение», а как неформальную деятельность в «институциональном вакууме»6, как элементарную «самопомощь» в контексте реципрокных отношений или, как в вышеприведенном примере, – приспособление к установленным «сверху» новым правилам, смысл которых остается скрытым от самих людей.

В Эстонии и Болгарии управленческие реформы осуществляются в целом посредством возвращения централизированных функций государства на уровень общины. В отличие от севера России, люди в Болгарии понимают значение самоуправления. Так, например, бургомистр исследованной нами общины беспокоится о массовом переселении из деревни в город и об отказе от регистрации в общине значительного количества жителей деревни, поскольку при дальнейшем снижении числа жителей община потеряет свою самостоятельность. Выборы бургомистра в деревне заключают в себе, таким образом, столкновение по поводу возможной стратегии обновления: те, кто выступает за ремонт церкви и кладбища, противостоят тем, кто выступает больше за освещение, строительство дорог и орошение. Существует целый ряд кандидатов на пост бургомистра. Община рассматривается как арена демократических столкновений и социальной организации.

В Эстонии разные жители деревни принимают участие в социальном движении, которое ставит своей целью возрождение деревенской самоуправленческой идеи. Самоуправление сельскими общинами в Восточной Германии учреждено формально на высоком уровне, но ввиду реальной финансовой слабости и зависимости от трансфертных платежей часто носит скорее бутафорский характер.

При исследовании сельских структурных изменений, в дополнение к интенсивному анализу возникающих формально-легальных институтов, следует обратить усиленное внимание (за исключением Восточной Германии) на неформальные механизмы, особенно в России. Речь идет о практиках людей, которые меньше заботятся (могут заботиться) о формальных правах и обязанностях, нежели об исполнении многосторонних неформальных требований и обязательств. Язык неформальных правил, проявляющийся в личных отношениях, не обращен к формальным институтам, будь то потому, что эти формальные институты все еще плохо функционируют, или потому, что в длившемся десятилетиями процессе социального научения обойти формальные правила считалось «нормальным».


2.2. Сельское население в (пост)социалистических обществах

Население деревни в Восточной Европе, несмотря на деколлективизацию и вынужденность хозяйствования, направленного на самообеспечение, несравнимо по своей социальной структуре с традиционными крестьянами. Можно выделить следующие аспекты «раскрестьянивания». Бывшие работники совхозов и кооперативов являются наемными работниками, часто аграрными специалистами с высшим или средним специальным образованием. Чем выше уровень образования, тем более выражено обычно профессиональное самосознание, что характерно также и для работников прежних инфраструктурных учреждений (учителя, врачи, работники культуры). Сюда относятся требования упорядоченного рабочего времени, участие предприятия в социальных гарантиях, а также ориентация на «блага модернизации» («goods of modernity»). Последние включают в себя не только материальные вещи (такие как телевизор или автомобиль), но и опыт «современного» планирования и представлений о социализации.