— Понимаешь, — шепнул Федя, — отец велел каждый выходной домой возвращаться. А то мама недовольна будет. Ты же сам слышал, если комендант разрешение не подпишет — то из ворот имения без этой бумаги не выпустят! А если я хоть раз опоздаю или попадусь еще на чем-нибудь — то он бумагу ни в жизнь не подпишет. Вот я вчера с вами к Булгуне в подвал и не пошел. Я не трус, понимаешь?

— Понимаю, — ответил я. — У нас в горах так говорят: веревка крепка повивкой, а человек — родными. Семья — это очень важно. Я понимаю, Федя.

— Вот, — повеселел Фиддал. И спросил: — Сегодня же очередь Юрки в комнате наказаний сидеть? К нему тоже пойдете?

— Вряд ли, — покачал головой я. — Это Булгуню ни за что посадили…

К нам подбежали приятели. Колокол пробил два раза.

— Привет! — крикнул я. — Юркхи, тут Федя спрашивает: к тебе пробиваться в комнату наказаний?

— Нет, — белозубо оскалился степняк. — Я за обедом горбушку спрячу, чтоб голодным не сидеть. А глазастой стены я не боюсь! Сын хана Йурая ничего не боится, — и он горделиво осанился.

После дядькиных тренировок с учебными ножами, после утренней борцовской подготовки, проводимые комендантом занятия казались откровенно скучными. Бег, бег и еще раз бег. Бег кругом по плацу, бег с поднятыми руками, бег приставным шагом, бег в полуприседе… Потом метание камней и дротиков, прыжки. Впрочем, мальчишеская энергия била ключом, и я был рад отвлечься от тревожных прилипчивых мыслей о грядущей войне.

На уроках Либурха вновь пришел черед книги Эндира. Ученики уселись за широкий стол перед низенькой кафедрой-постаментом Либурха. А я расположился в своем укромном уголке у окна.

«Книга эта есть плод моих многолетних мыслей и придумок, направленных только на одно — как избавиться от губительной опеки Империи. Давняя история Оловянного острова расскажет каждому, кто имеет глаза и уши и готов увидеть и услышать, что Империя есть лев, убивающий и пожирающий любого, кого он сочтет добычей».

«Нелогично, дедушка, — хмыкнул я. — Только что Империя была мифической мартихорой, а теперь она просто лев. И что за Оловянный остров?» — подумал я.

И вновь наугад перелистнул страницы. Меня немного интриговала такая форма чтения. Как будто гаданием занимался.

«Хродвиг Упрямый силен и крепок в своей ненависти к Империи. При нем законы гор не уступят арнскому престолу. Но он не верит в силу тайных слов и во власть шепота. Он горяч и ослеплен жаждой скинуть империю немедленно и не умеет ждать. Векс переждет, пересидит и перехитрит его. Хродвиг готов ударить и неизбежно проиграет. Не дать этому свершиться! Отца нужно остановить!»

Прочитав эти строки, я крепко задумался. Сколько лет было Эндиру, когда он их писал? Насколько я понял, Хродвиг обладал крутым нравом, недаром его прозвали Упрямым. Как имперский заложник Эндир собирался остановить отца, находясь в почетном плену у Империи?..

Я вновь вынырнул из омута размышлений лишь когда вокруг загомонили друзья. Рассеянно убрал тетрадь в тубус, собрал листки заданий и отнес Либурху. Тот потянулся, чтобы потрепать меня по голове, но сдержался и выпрямился.

— Это занятие было полезным для тебя, ученик? — нейтральным тоном спросил Либурх.

— Я очень благодарен тебе, учитель, — искренне ответил я. Теперь уж старик не сдержался и взлохматил мне волосы. Не беда — местные уже умчались из класса.

На выходе нас ждал Юрка.

— О! Наш герой! — приветствовал я освобожденного. — И как тебе темные подземелья гадких имперцев?

— И вовсе они не темные, — дернул плечом Юркхи. — Там окошко мутное под потолком. Душно только. Дышать нечем.