«Кажется, творческий кризис закончился — спасибо Веронике за формулировку. Позвоню командиру, спрошу, что нужно для переаттестации. Если позволят — побегаю бойцом. Позвоню не завтра, а через пару дней. Нужно убедиться, что я принял правильное решение».

Перед сном волк забеспокоился. Тщательно обнюхал комнату, плетеный коврик, на котором осталась шерсть Вероники. Запах волку нравился, и он попытался подтолкнуть Зорьяна к более близкому знакомству — продолжить игры с морковкой, возможно, и со свеклой, а там, глядишь, дело и до совместного винегрета дойдет.

Вероятно, возвращение интереса к противоположному полу свидетельствовало об исцелении и души, и тела — в творческом кризисе желание знакомиться и ухаживать за дамами пропало. Зорьян игры с морковкой приветствовал, но не с Вероникой, и твердо сказал: «Нет». Волк обиделся — не понимал, почему нельзя принимать в доме веселую и игривую висицу. Зорьян навязал ему свою волю и отправился спать в сарай — подальше от хорошо пахнущего плетеного коврика.

Утро принесло неприятный сюрприз. Зорьян проспал появление Вероники. Ангел добра в белых одеждах тихонько сидела на сене и почему-то очень сильно пахла пшеничной мукой. Волк встал на лапы и чихнул.

— Я приехала приготовить тебе завтрак, — с кротким выражением лица сообщила Вероника. — Пока не закончила. Если хочешь — поспи еще немножко.

После такого предложения Зорьян опрометью кинулся в избу. Завтрак? Не закончила?

Кухня выглядела удручающе. Стол и половицы были засыпаны мукой, местами, во влажных лужах, засыхало тесто. На табуретке лежали скорлупки от четырех яиц. Зорьян отступил за порог, прошел в комнату, превратился и вернулся в кухню уже на ногах, натягивая спортивные штаны. На столе лежало подобие сырого каравая — в обрамлении скалки, ложки и пустого стакана.

— Что это?

— Это будет пирог, — сияя от гордости, сказала Вероника. — Я насыпала побольше сахара. В кулинарной книге написано, что в рационе альфы должно быть много углеводов. Я добавила в тесто два стакана.

— А где ты взяла сахар? — Зорьян уже опознал муку, которую он держал про запас, для лепешек. И яйца, предназначенные для утреннего омлета.

— Вон в том мешке.

— Это соль. У меня нет кристаллического сахара. Я только кусковой ем.

— Что значит — соль? — возмутилась Вероника. — Ты что, все испортил?

Зорьян понял, что этот балаган пора заканчивать. Он достал из кухонного шкафчика маленькое пластмассовое ведерко — привет из детства — и вынул из него сотовый телефон. Не ту потертую кнопочную трубку, которую ему вернул Сержук, а новенькую модель в стальном корпусе с сенсорным экраном. Служебный телефон, два месяца провалявшийся без подзарядки. После подключения к розетке засветился значок наполняющейся батареи. Минут через десять можно будет написать сообщение командиру. Осталось решить, заберет ли он что-то с собой.

— Хочешь сказать, что теперь только выкидывать?

Вероника ловко перешла от обвинений к раскаянию — вернулась напускная кротость, взгляд стал почти умоляющим. Зорьян напомнил себе, что общение продлится не больше получаса, с деланным сожалением ответил:

— Похоже, да. Выпечка из этого не получится. Жаль, что ты потратила столько сил зря. В принципе, из этого теста можно что-нибудь слепить.

— Из теста? Как из глины?

— Да, — Зорьян прошел в комнату, взял с полки открытку с котиком. — Потом положить сушиться, и оно станет твердым. Даже раскрасить можно. Я так в детстве делал.

— Ты лепил? — Вероника засветилась любопытством.

— Да. Мне нравилось.

— А почему не из пластилина?