Решив, Вацлав поднялся с трона – все разом затихли, рыцари опустились перед королем на колени.

– Брат мой, германский и венгерский король Зигмунд, прислал мне нынче письмо… – тихо промолвил правитель Богемии и Моравии. – В котором в самых гнусных и неподобающих выражениях требует выдачи профессора Гуса, магистра Иеронима Пражского, проповедника Николая из Дрездена и многих.

По залу прошелестел возмущенный гул. Кто-то смачно выругался, ничуть не стесняясь присутствия королевской особы.

– Задницу от свиньи он получит, а не профессора!

Вацлав недовольно поднял глаза, разом уняв шум, и продолжал все тем же тихим и отстраненным голосом:

– В противном случае Зигмунд обещает утопить в крови всех сторонников Гуса… Как будто это он властелин Чехии, а вовсе не я! Кровопролития не будет!

Повысив голов, король взмахнул рукою – и гул одобрения прокатился по зале, затихнув под гулким сводчатым потолком.

– Это письмо – оскорбление! – выкрикнул один из рыцарей. – Прямое оскорбление нашему государю и всем нам! Ужель мы будем молчать?

– Слава королю Вацлаву!!! Долой прихвостней Сигизмунда!!! Долой!

Король приподнял левую бровь, и все поднявшееся было возмущение стихло, и богемский венценосец в сопровождении своей блестящей свиты вальяжно удалился прочь. А вот после его ухода…

Впрочем, возбужденная толпа рыцарей переместилась на улицу, а вслед за Вацлавом в королевские покои вошли лишь двое, удостоенные великой чести личной аудиенции высочайшей особы – профессор Ян Гус и великий князь Георгий Заозерский – Егор.

– Ну, что скажете? – усевшись в удобное кресло, нахмурился государь. – Уже недалеко и до бунта. Я слышал, где-то в горах восставшая чернь уже жжет рыцарские замки, без особого разбора – чешские они или немецкие.

– И тому есть причины, мой государь! – сверкнув глазами, поклонился Гус.

Король нервно взмахнул рукой:

– Так назовите их! Да не стойте вы оба – садитесь.

– Вы сами прекрасно знаете все причины, государь, – профессор все же остался стоять, а вот Вожников, ничуть не стесняясь, уселся на лавку, закинув ногу на ногу и с любопытством глядя на монарха.

– Алчность ваших вассалов – вот всему причина! – негромко промолвил магистр. – Я все понимаю – Бог устроил так, что есть, были и будут богатые и бедные, слуги и господа… Но, полагаю, не следует все это неравенство раздувать еще более, ибо в ответ вы получите огонь, столь бурное пламя, которое сожжет всех!

– И что же вы предлагаете делать?

– Для начала ограничьте барщину тремя днями в неделю, чтобы вилланы три дня работали на своего пана, три дня – на себя, и один день в неделю – в воскресенье – посещали бы церковь. Простую и понятную для всех церковь, где все равны, а священники – уважаемы и любимы. Где не торгуют индульгенциями, не пьют, не дерутся, не прелюбодействуют, не смотрят алчно в карманы паствы!

– Вы еще предлагали все церковные владения забрать… – задумчиво протянул король. – Не думайте, что я против! Как и по поводу барщины – да, ограничить, три дня в страду вполне хватит, а нет, так пусть паны раздают землю в аренду. Я, пожалуй, издам указ… Боюсь, правда, что уже слишком поздно.

– Никогда не бывает ни рано, ни поздно – главное, чтоб хоть что-то делалось, – заметил со своего места Егор. – Извините, что перебиваю, государь. Что же касаемо реформации церкви – уж больно удобный момент, грех не воспользоваться! Тем более мы в своих воззрениях отнюдь не одиноки – кроме чешских, еще и многие немецкие рыцари и князья, и богатые ганзейские города, которым уже давно надоело платить десятину неизвестно кому. Пока нет нормального – одного! – папы…