Первым к кафедре вышел Царёв (кто бы сомневался!), поднес руки к лицу, повел ими перед собой (совсем как Ленка!) и кувыркнулся. Я не заметила, в какой момент, но вместо широкоплечего парня на полу вдруг оказалась крупная пестрая птица с хищным загнутым клювом.

- Чудесно, - похвалила Ягушевская. – Очень хорошо выполнено. Теперь полетайте перед нами, Царёв, и вернитесь в прежний облик.

Птица развернула метровые крылья, взмыла в воздух, пролетела по аудитории, не забыв пуганув меня, Колокольчикову и еще кого-то из «корешков», грозно снижаясь над нашими головами, а потом вернулась к Ягушевской, укоризненно качавшей головой, и обернулась Царёвым. Судя по физиономии, он был очень доволен собой.

- Царёв - «отлично», - объявила Барбара Збыславовна, - но делаю вам замечание. Пугать ваших товарищей я задания не давала.

Царёв не выказал никакого раскаяния и вразвалочку вернулся на место, а Ягушевская вызвала Козлова. Вопреки моим надеждам, он обернулся не козлом, а орлом – огромным, с желтыми глазами. Потом пошли птицы помельче – утки, воробьи. Были малиновки и пара трясогузок, а некоторые студенты становились животными. Анчуткин тоже показал класс, превратившись в селезня. Мне осталось только скрипеть зубами от зависти и делать вид, что все это – детская игра и ничуть меня не трогает.

Некоторым превращение давалось труднее – Колокольчикова никак не могла обернуться мышью и раз за разом кувыркалась по полу, на потеху студентам. Но зато когда превращение благополучно завершилось, она вернулась за свой стол с таким счастливым лицом, как будто выиграла миллион в лотерею.

- Краснова, теперь ваша очередь. Давайте попробуем тоже превратиться, - позвала Ягушевская, разговаривая со мной, как с несмышленым ребенком.

«Мы попробуем». Она тоже будет превращаться, что ли?

Совсем некстати я подумала: а в кого превращается наш ректор? Тоже в орла? Или в коршуна? Или в медведя? Нет, на медведя он не похож.

- Краснова, ты оглохла? – поддел меня Царёв. – Или боишься? Ну правильно, это тебе не подтягиваться, тут мозги нужны.

- Царёв, - мягко одёрнула его Барбара Збыславовна и сказала мне ласково: - Василиса, не бойтесь, все делают это в первый раз.

- Я не боюсь, - небрежно ответила я. – Но можно я еще поучу теорию?

Козлов издевательски расхохотался, а Ягушевская улыбнулась уголками губ. Конечно же, они все понимали, что я боюсь. Ну что ж…

Я надела бейсболку, но потом вспомнила, как Колокольчикова кувыркалась по полу, и сняла кепку.

- Идите, идите, - подзывала меня Ягушевская, маня рукой, - надо попробовать. Надо раскрыть себя. Все будет под моим контролем, если что-то пойдет не так, я сразу сниму оборотничество, не бойтесь.

«Если что-то пойдет не так…».

По спине пробежал противный холодок, и я на ватных ногах спустилась по лестнице и подошла к кафедре. Вот бы сейчас «приматы» снова напали на институт! Или землетрясение!.. Или гроза какая-нибудь… Или пусть хотя бы ректор зайдет...

Нет! Лучше пусть не заходит. Мне совсем не хотелось, чтобы он в очередной раз увидел, как я опозорюсь.

- Все как по учебнику, - напевала мне на ухо Ягушевская. – Загляните в свое сердце, окунитесь в душу и сделайте кувырок, вы это умеете…

Аудитория затаилась, а я потерла ладони, облизнув вмиг пересохшие губы. Подумаешь… сделаю кувырок… не превращусь, как Колокольчикова… пять минут позора – и всё.

- Вперёд! – подтолкнула меня Ягушевская.

Я помахала перед лицом руками, и это получилось совсем не так изящно, как у Ленки – я как будто тонула и пыталась выплыть. Козлов снова захохотал, а я, глубоко вздохнув, кувыркнулась через голову.