6. Глава 6. «Инквизитором» по Захарову

Явление людей из имперского надзора – чаще всего событие неприятное. И я должен был их ждать, тем более после разговора в больничной палате с графом Захаровым. Но черт принес их так невовремя! Вернее, не черт, а Гера. Конечно, это шутка, но за ней вполне могли скрываться происки рассерженной жены Перуна. Влияние богов обычно таково: они управляют лишь случаем. Обстоятельства складываются так, что ты воспринимаешь их как неожиданное везение или напротив – жуткую неудачу. Это лишь в легендах да мифах Небесные переводят на смертных молнии или оказывают какое-либо грубое материальное воздействие. Ладно, о богах сейчас рассуждать неуместно: на меня вопросительно смотрел Антон Максимович и мама, пылая взглядом, ожидала моей реакции.

- Пусть ждут в гостиной, - повторил я, неторопливо попивая компот и поглядывая на застывшую у края стола Ксению.

- Может ты поторопишься, Саш? Все-таки люди из высокой имперской службы, - заметила графиня.

- Да, мам. Компот, кстати, вкусный. Надо бы повара похвалить, - отставив стакан, я встал и вышел из-за стола. – И борщ очень даже. Моя благодарность Кузьме Ильичу.

В гостиной меня дожидались двое: все тот же граф Захаров и виконт Костромин – мужчина тоже в возрасте, лет этак за пятьдесят, шатен с сединой, густыми усами, в очках.

- У нас к вам несколько вопросов, Александр Петрович, - после недолгого представления, произнес Захаров. – Можно сказать продолжение разговора, прерванного в доме Асклепия.

- Что он натворил еще? В каком доме Асклепия? – вмешалась мама.

- Как же вы, ваше сиятельство не ведаете? Речь о доме Асклепия, который на Старолужской. В понедельник, двадцать третьего мы имели общение с вашим сыном в палате, где лежит на лечении виконт Ковальский Густав Борисович. Надо заметить, пребывал Ковальский в крайне скорбном состоянии, и не без помощи вашего сына, - сообщил Захаров и покосившись на диван, спросил: - Позволите присесть? Разговор может не выйти коротким, а нам еще писать бумаги придется.

- Да, конечно, господа. Прошу, - позволила графиня и, открыв дверь шире, призвала: - Антон Максимович, пожалуйста, организуйте столик возле дивана. Господам от государя потребуется писать документы, - при этом мама не упустила момента сердито глянуть на меня и полушепотом спросить: - Это вы с Талией успели?

- С Талией Евклидовной Евстафьевой, - подтвердил виконт Костромин, видимо отличавшийся хорошим слухом, и добавил: - Мы как раз только что от нее. Занятный разговор был. Такое нам наговорила, что теперь не знаем, что и думать. Получается, дело ваше вовсе не простое.

Мама побледнела и опустилась в кресло. А мне оставалось гадать, что такого могла наговорить баронесса. Скрывать от имперской канцелярии мне было нечего: угон виманы у барона Веселова – чистой воды шалость, раз сам Веселов не имел ко мне претензий. Гонки над улицами столицы с опасным пилотированием – тоже мелочь, поскольку не повлекли никаких серьезных последствий. За такое могут наказать лишь простолюдина и то не слишком обременительным штрафом. А погром в «Ржавом Париже» - это как бы самооборона. Уж ни один человек в здравом уме не поверит, будто я этакий нехороший, накинулся на толпу ребяток с сомнительной репутацией и отделал их. По всем этим пунктам у меня не было никакого беспокойства, если не считать падения Лиса с виманы – вот здесь уже могли как-то повернуть против меня и присудить не более чем штраф, да взыскать сумму оплаты его лечения. Ах, да, мы бедного Лиса пытали прямо в больничной палате. Может здесь фантазия госпожи Евстафьевой разыгралась каким-то особым образом, и она наговорила того, чего не происходило. В общем, мне стало очень любопытно, поэтому я не стал садиться в кресло, придвинул стул и сел на него так, чтобы оказаться ближе к служителям имперского надзора и поглядывать, что будет писать виконт Костромин на листках с канцелярским гербом.