Я знал, что будет в ее сообщении. Отстегнул АУС и нажал боковую пластину:

«Саша! Это правда, что ли?! Как ты мог оказаться вчера в Лондоне! Ты понимаешь, что сделал?! Майкл и теперь ты еще!..» – раздался взволнованный до предела голос Елены Викторовны.

Я дальше не стал слушать, прикрыл прорези, за которыми скрывался динамик, пальцем. Устал я от объяснений. Но это все-таки мама, и ее требовалось успокоить. Поднес эйхос ко рту и сказал:

– Мам, ты зря беспокоишься. Уверяю, все вопросы решены. Я был во дворце, разговаривал с цесаревичем и с императрицей. Если кратко, то все нормально, и с твоей стороны не должно быть никаких причин для волнения. И очень прошу меньше доверяй слухам и тому, что написано в газетах. Со мной сейчас Ольга Ковалевская и Элизабет. К тебе я загляну примерно через час. Будь в квартире на Вяземской или у Майкла – к нему мы тоже зайдем. Сейчас Оля скажет тебе несколько слов, – я протянул княгине АУС со словами: – Пожалуйста, успокой ее. Ты же умеешь.

Пока Ольга наговаривала сообщение графине, я попросил Элизабет сделать кофе и что-нибудь перекусить, сам устроился в кресле пилота и начал готовить «Эверест» к взлету.

Примерно к двум часам дня мы закончили все неотложные дела. Навестили Майкла, Дениса и Антона Максимовича. Майкл вообще держался молодцом и его здоровье никаких опасений не вызывало. Полагаю, дня через три при достаточно эффективной целительной магии его могли бы полностью поставить на ноги и выписать. С Денисом дела обстояли хуже, но не так плохо, как с Антоном Максимовичем. Мой дворецкий, увы, выглядел прискорбно: лицо сморщилось, пожелтело, весь в бинтах, с постели он не вставал. Лишь когда увидел меня, глаза старика ожили, он завозился, пытаясь приподняться. Я придержал его за плечо, не позволяя оторваться от подушки.

По совету старшего целителя, Максимовича долгим разговором я не стал утомлять. Просто поддержал его заверением, что он обязательно выздоровеет; сообщил, что мерзавцы, виновные в нападении на наш дом, наказаны. Хотя это было полуправдой, ведь те, которые все перевернули в моей комнате и выпотрошили сейф, их я еще даже не искал. Когда вышел из палаты, сразу спустился в зал богов и там, у статуи Артемиды, воззвал к ней, попросил через нее содействия Асклепия, потому как были опасения, что наш дворецкий может не выжить.

Поскольку после убедительной беседы с герцогом Уэйном угрозы моим близким больше не имелось, я рекомендовал Елене Викторовне вернуться в наш дом. Да, дом оставался в печальном состоянии, но ведь ни разрушения, ни пожар покои графини не тронули. Там можно было жить с достаточным комфортом. На ремонт я снял в банке двести тысяч – сумма более достаточная, даже если считать небольшую перестройку на втором этаже и хозяйственном крыле, которую давно хотела сделать графиня. Деньги я оставил в мамином сейфе, забрал в ее гардеробе кинжал Гефеста. В тумбочке, где она хранила некоторые письма, нашел бумагу и письменные принадлежности – все, что мне требовалось для работы над переводом Свидетельств Лагура Бархума. Затем взял флакон из-под египетских духов, в котором теперь поселился наш джин. Бабского я тоже забрал, потому как Елена Викторовна не признала бы его за временного дворецкого. И вообще поручику полезнее быть с нами.

Вскоре мы вылетели из Москвы, и великолепный «Эверест» взял курс на юг.

Мои боги! Пожалуй, эти два стали лучшими в моей новой жизни! Их можно было бы сравнить с теми днями и ночами, которые делали меня особо счастливым в карибский отпуск, но эти два неполных дня почему-то тронули меня больше. Душа человека – самая волшебная и самая сложная субстанция. И хотя я маг, блуждающий по разным мирам, за тысячи лет я так и научился всецело понимать движения своей души. Ее восторженные взлеты и неожиданно приходящая грусть зачастую для меня остаются явлением неожиданным.