Сегодня ночью умер Александр Волков, сын отставного чиновника. Молодого мужчину увезла неотложка, врачи констатировали смерть от сердечного приступа. Волков-старший отказывался верить в естественную смерть сына. Но если отбросить эмоции, каждый знает, что люди чаще умирают от болезней, чем от злого умысла. Иногда до обидного быстро, для таких случаев специальное слово придумано – скоропостижно.

– Юрий Григорьевич, умоляю, проведите расследование. Не верю я, что Саша умер от сердца. С ним что-то сделали, ему навредили, – в очередной раз попросил Волков.

«Веру к делу не пришьешь», – мысленно повторил служебную присказку Харченко. Для формальности он спросил:

– У вашего сына были враги? Вы кого-то подозреваете?

– Тут и думать нечего – это Алиса, кто же еще! Девка все себе урвать хочет.

– Кто такая Алиса? – заинтересовался Харченко, записывая имя в блокнот.

– Алиса Никитина, алчная женщина, с которой Саша жил. Вскружила ему голову, поселилась у него, деньги тянула, а теперь квартиру оттяпать захочет.

– Они официально были женаты?

– Нет, слава богу. Но это ее не остановит, у нее взгляд – будто в глазах знаки доллара светятся.

– Лев Николаевич, я понимаю ваше горе. Но, если отношения вашего сына с Никитиной не были зарегистрированы, вам нечего опасаться, – попробовал успокоить посетителя Харченко.

Однако Волков продолжал умолять, взывал к чувству долга, и полковник сдался:

– Хорошо, мы проверим обстоятельства смерти вашего сына. Я поручу это дело… – Харченко недолго подумал и решил: – Лучшему следователю.

Юрий Григорьевич вспомнил о Петелиной. В последнее время он ограждал ее от расследований, связанных с жестокими убийствами, она и так нервная, искрит с коллегами, как оголенный провод под дождем, а это дело легкое, очевидное. Пусть займется. Поговорит с врачами, встретится с пресловутой Алисой Никитиной, может, девушка не столь меркантильна, да и Волков через несколько дней успокоится. Услышав правду от беременной, он смирится, с женщиной в положении мужчины обычно не спорят.

Проводив расстроенного горем гостя, Харченко спустился в кабинет Петелиной. После дежурных фраз о самочувствии он рассказал ей о неожиданном деле, описал состояние обратившегося к нему человека, формальный характер просьбы и заверил:

– Дело легкое, и в суд передавать не придется. А зачту, как полноценное расследование.

Петелина тем временем чертила что-то на бумаге. Движения ее руки были твердыми, прямыми, скорее говорившими о внутреннем напряжении, чем о расслабленности. Выслушав начальника, она подняла взгляд, прищурилась.

– Я заметила, Юрий Григорьевич, что все сложные дела вы отдаете другим следователям. Я уже ни на что не способна?

Харченко поморщился и выдавил улыбку:

– Лена, ты в особом положении. Я хочу, чтобы ты родила здорового ребенка.

– Намекаете на мой возраст?

– Ну что ж ты все в штыки принимаешь, – обиделся полковник. – Я делаю как лучше. Умер молодой человек, надо отца успокоить. Там и расследовать нечего. Привлеки оперативников, пусть побегают, поговорят с медиками. С Валеевым, опять же, поработаешь.

– Опять же, – прицепилась к словам Петелина и ткнула карандашом в бумагу так, что грифель сломался. – Все так и рвутся устроить мою личную жизнь. Как же, баба беременна, и без мужика. А вдруг отец не Валеев?

– В каком смысле? – озадачился Харченко.

– Вы так обо мне печетесь, Юрий Григорьевич, что некоторые начинают думать, что это ваш ребенок.

Елена встала у окна, повернулась в профиль, огладила животик. Харченко смутился, зачем-то поднял сломанный карандаш, неуверенно погрозил им: