– Следите за этим долларом, – говорил Каустон. – Сейчас он исчезнет.

– Какого черта?! – воскликнул кто-то. – Это вовсе не трюк – вы постоянно подобное повторяете.

Генерал-губернатор вместе с небольшой группой зрителей рассмеялся.

Премьер-министр дотронулся до локтя Лексингтона и во второй раз отвел министра по внешним сношениям в сторону. Он изложил суть того, что сообщил ему глава партии, и подчеркнул необходимость дать сообщение прессе до утра. Лексингтон, по обыкновению, не стал задавать ненужных вопросов. Кивнув в знак согласия, он сказал:

– Я позвоню в посольство и переговорю с Энгри, затем засажу за работу моих людей. – И, усмехнувшись, добавил: – Всегда надуваюсь от важности, когда вытаскиваю других из постели.

– Послушайте, вы оба! Никаких государственных дел сегодня, – раздался голос Натали Гриффитс. И она легонько потрепала обоих по плечам.

Артур Лексингтон повернулся, сияя улыбкой:

– Даже если в мире произошел малюсенький кризис?

– Даже в этом случае. К тому же у меня кризис на кухне. А это куда важнее. – И жена генерал-губернатора направилась к мужу. Огорченным шепотом – не для всех, но явно для ушей тех, кто находился поблизости, она добавила: – Надо же, Шелдон, у нас кончился коньяк.

– Этого не может быть!

– Ш-ш! Не знаю, как это могло случиться, но случилось.

– Нам всегда надо иметь аварийный запас.

– Чарлз позвонил в столовую авиации. Они нам срочно пришлют немного.

– О господи! – Голос его превосходительства прозвучал так жалобно. – Неужели мы не можем устроить прием без того, чтобы не было промашек?

Артур Лексингтон тихо произнес:

– По-видимому, придется мне пить пустой кофе. – Он взглянул на бокал с виноградным соком, который несколько минут назад принесли Джеймсу Хоудену. – Вот вы можете не волноваться. У них, наверное, галлоны этого добра.

А генерал-губернатор возмущенно пробормотал:

– Я за это сниму с кого-нибудь скальп.

– Успокойся, Шелдон. – Хозяин и хозяйка по-прежнему говорили шепотом, не думая о том, что забавляют этим окружающих. – Такое случается, и ты знаешь, что надо быть осмотрительнее с прислугой.

– Да плевал я на прислугу!

Натали Гриффитс терпеливо произнесла:

– Я подумала, что тебе надо об этом знать. Но я сама со всем разберусь, дорогой.

– Вот и прекрасно. – Его превосходительство с облегчением и любовью улыбнулся жене, и они вернулись к камину.

– Sic transit gloria[4]. Человеку, который отдавал команды тысяче аэропланов, не пристало ругать судомойку.

Это было произнесено резко и чересчур громко. Премьер-министр нахмурился.

А произнес это Харви Уоррендер, министр по вопросам гражданства и иммиграции. Он стоял сейчас возле них – высокий плотный мужчина с редеющими волосами и громовым басом. Он, по обыкновению, был дидактичен – наверное, сохранил эту манеру с тех лет, когда, прежде чем перейти в политику, был профессором в колледже.

– Притормози, Харви, – сказал Артур Лексингтон. – Ты топчешь царственную особу.

– Порой, – ответствовал ему Уоррендер, немного понизив голос, – я возмущаюсь, когда мне напоминают, что шишки всегда выживают.

Повисло неловкое молчание. Все поняли, на что он намекал. Единственный сын Уоррендера, молодой офицер авиации, героически погиб во Второй мировой войне. И отец продолжал гордиться сыном, как продолжал и горевать по нему.

Несколько человек могли бы легко парировать его высказывание о шишках. Генерал-губернатор храбро воевал в двух войнах, и Крест Виктории не давали по пустякам… Смерть и жертвы в войне не знают ни рангов, ни возраста…

Все решили, что лучше промолчать.