Так мы понимали: дом принял нас.

Духи дома говорили нам спасибо.

И кажется, будто города, этой «большой земли», никогда не было. Всегда была только эта тишина, дождь и ветра. А города не было.

И тебя тоже – не было. До этого – не было.

Дом учит не бояться, здесь жизнь и смерть всегда рядом. Ростки, листья, гниль, мох, черви, личинки и пауки; здесь всегда кто-то кого-то ест, и руки твои поцарапаны, а ты – покусан; здесь птицы иногда бьются в окна, улитки пересекают задний двор, как плац, а ты сгребаешь листья и гнилые яблоки по весне, и дым от разведенного в саду костра проникает под кожу.

Открытый огонь становится привычной стихией. Запекаешь мясо на гриле не потому, что сегодня какой-то особенный день и вам удалось выбраться к кому-то на дачу, а просто потому, что ты можешь это сделать – выйти в сад и развести огонь. Или никуда не выходить и развести огонь дома, в камине. Начинаешь заранее различать, какие поленца будут стрелять, что сгорит быстро, что – будет долго кашлять, коптить и сипеть, да так и не разгорится.

Я долго привыкала к тому, что теперь можно громко говорить.

Я никогда не думала, что это что-то такое, чему мне когда-то придется учиться.

…Незадолго до рождения ребенка к нам приезжали друзья. Ночевали, хозяйничали на кухне, скрипели половицами, сновали туда-сюда. А я стояла в ванной, смотрела на разбросанные тут и там вещи, баночки и тюбики, чужие щетки в стаканчике рядом с нашими и чувствовала такое тепло, такую неподдельную нежность, что перехватывало дыхание.

Вот именно для этого и нужен дом: чтобы были использованы все пледы и покрывала, все полотенца и комплекты постельного белья (ах, эти голубые и зеленые ситцевые простыни в мелкие розочки, неподвластные праху и времени). И чтобы каждый мог сделать завтрак себе по вкусу, и встать, когда вздумается, и лечь спать, когда захочется.

Нас многие отговаривали: зачем, куда вы лезете; чтобы жить в доме, надо иметь золотые руки, а вы городские (то есть руки из жопы), вы загнетесь. Киньте дурное, возьмите кредит, купите квартиру.

Но мы не хотели квартиру. Мы всегда хотели дом.

Чтобы как мы, только не мы.

И спустя несколько лет, десятки просмотров, тысячи наезженных километров, часы переговоров и торгов, пять проигранных земельных аукционов и две сорвавшиеся сделки мы его нашли.

Тот самый, который как мы, только не мы.

И который постепенно все больше и больше приобретает наши черты, напитывается голосами и запахами, музыкой, шорохами, интонациями, радостью и любовью.

И теперь шальной весенний ветер, воющий в трубе, звуки капающей воды, мягкий подрагивающий свет желтых лампочек – все это наша радость и беда, наша зона ответственности. Нам это чинить, любить и развивать. Нам – просыпаться и жить здесь.

Говорить: мы идем домой.

Говорить: мы хотим домой.

Говорить: спасибо, что мы наконец-то дома.

Объяснять себе то, что важно, – важно. И на это стоит тратить время, слова и силы. Пусть формулировки будут несовершенны и путанны, но то, что тревожит, нужно называть, а страху – смотреть в глаза, иначе он заберется под кожу, отравит внутреннее лесное озеро, сделает тебя хрупкой и слабой, иссушит и истончит.

Когда я чувствую, как внутри начинает закипать что-то токсичное и ядовитое, я стараюсь определить, где именно внутри меня оно выбрало прожечь дыру, на что это больше всего похоже и какого цвета. А потом просто безучастно наблюдаю со стороны за картинкой.

Удивительно, но через 2—3 минуты то, что грозило застрять противным ноющим крючком в мягких тканях, превращается в комок облезлой ваты, густой расползающийся дым тлеющего ельника, который постепенно становится все прозрачней, слабее, мягче – и в итоге рассеивается без следа.