Жила-была на свете птичка певчая, а дом ее был золотая клетка.

Как она туда попала, по глупости или по наивности, сама уже и не помнила.

Птичка была счастлива там: ее вкусно кормили, заботились о ней.

Все бы хорошо, вот только петь она перестала.

Затосковала птичка по небу синему, по лесу родному, по таким же птичкам, как и она сама, с которыми можно петь, щебетать, разговаривать.

Птицы тоже умеют разговаривать, вы знали об этом?

Она почувствовала, что не сможет всю жизнь жить в этой клетке, хоть она и золотая.

Несколько раз птичка порывалась вылететь на волю, но все время обдирала свои нежные перышки и ранила маленькое тельце.

Больше ничто ее не радовало. Птичка стала грустить и чахнуть: то крылышко у нее заболит, то на ножку ступить не может – невмоготу ей стала такая жизнь.

Проходило время, ее перышки отрастали, раны затягивались, и она на время становилась прежней птичкой, забывая о боли.

Во сне она часто летала, а когда просыпалась, то огорчалась, понимая, что она в клетке.

Несколько раз клетка оказывалась незапертой, и птичка вылетала на свободу.

Она не улетала далеко, а садилась рядом, на ветки деревьев.

Ее пугали лесные звуки, шорохи, она давно отвыкла от этой жизни и поэтому возвращалась в свою теплую, уютную, но нелюбимую клетку.

Однажды подул очень сильный ветер. Он распахнул дверцу клетки настежь и вскоре сорвал ее с петель.

Птичка все поняла.

«Сейчас или никогда», – подумала она и смело выпорхнула из золотой клетки.

Ветер дружески подхватил ее, и птичка легко оказалась на вершине дерева.

Она забралась под раскидистые лапы ели и попросила ее:

– Матушка-Ель, согрей меня, пожалуйста, мне холодно и одиноко.

Сегодня я улетела из своей золотой клетки, а как жить дальше – не знаю. Страшно мне, но совсем немного, – птичка встряхнула своим курчавым хохолком и продолжила. – Но это немного, совсем немного.

В ее синих глазах мелькнули две жемчужные слезинки. Птичка быстро смахнула их, а затем сказала, глядя прямо в глаза серьезной даме Ели:

– А знаешь, я ни о чем не жалею. Мне было хорошо в моей золотой клетке, только я не могла там петь, радоваться, а главное – я не могла летать. Теперь я вот думаю, смогу ли? Не забыли ли мои крылышки счастье полета?

Она задумчиво посмотрела на свои серебристые крылышки. Затем птичка осторожно подняла их вверх над собой. Потом вдохнула полной грудью, посмотрела на чистое, голубое небо и, легко оторвавшись от ветки, взлетела ввысь.

– Прощай, матушка-Ель! Спасибо за твое тепло! – Обернувшись, сказала птичка.

– Будь счастлива, дорогая! У тебя все получится! – ответила матушка-Ель, а про себя подумала: «Как жаль, что я не умею летать!»

А птичка, набирая высоту в лучах восходящего солнца, пела новую песню своей жизни.

В одном лесу все было продумано и гармонично одновременно. Лесная малина обитала на поляне, ели росли рядом с соснами, колокольчики цвели среди травы на опушке леса. Даже территория колоний грибов была четко разграничена. На севере – одноцветные, на юге – цветные. Иногда со стороны северных грибов доносился завистливый шепот, мол, почему все лучшее досталось южанам: и плодородные почвы, и неисчерпаемое озеро, и внушительная территория. Мол, несправедливо то, что колония одних разбросана по бескрайнему простору, а другие вынуждены ютиться.

– Друзья, кто самые лучшие? Кто самые умные и сильные?

– Мы! – выкрикивала толпа, отвечая на вопросы предводителя колонии одноцветных. В их голосе и манере поведения считывались гордость и самолюбование.