Моня с грустной усмешкой взглянул на мать. А она выжидательно, каким-то заискивающим взглядом смотрела на него. Моне было неприятно видеть её извиняющуюся улыбку, смешные завитушки на маленькой, круглой голове, (зачем она делает эту идиотскую причёску?) и в целом, её уценённо-жалкий вид, и он отвернулся. Ему совсем не хотелось ей помогать.

– Сама начала, сама пусть и выпутывается, – с внезапно нахлынувшей на него злостью подумал он.

– Сынок, – вздохнула, наконец, мать, – Отец был довольно обеспеченным человеком… Оказывается, он заранее составил завещание, по которому тебе причитается некоторая сумма… Причём, его жена была в курсе дела уже тогда, и считает это вполне справедливым… Ещё и поэтому, я полагаю, нужно съездить, ты согласен со мной? Заодно и с сестрой своей познакомился бы… Моня засмеялся, так вот, оказывается, в чём дело, ну конечно! А он-то, дурень развесил уши, чего это, думает, мать вдруг так разоткровенничалась. К чему было всю эту историю рассказывать? Он прекрасно бы обошёлся без этих подробностей. Сказала бы просто, надо ехать, и точка. Проводить, так сказать, в последний путь, чтобы потом было проще забрать свою долю. Кто он такой, чтобы отказываться?

И хотя Моня уверял себя, что ничего не хочет знать ни о каких-то непонятных сёстрах, ни об их благородных матерях, ни о том, по какой причине, мужчина в расцвете лет вдруг решает составить завещание, было всё равно любопытно. К тому же категорический отказ, наверняка бы усложнил и без того не самые простые отношения с матерью. А главное, он без содрогания не мог представить, как она будет находиться там, среди чужих людей совсем одна, такая нелепая, сконфуженная и жалкая.

И Моня с матерью поехал на похороны человека, от которого в его памяти остался только запах из далёкого прошлого. Он почти равнодушно смотрел на чужое лицо с синюшным оттенком, бескровными нитками губ и ввалившимися глазницами и не ощущал ровным ничего. Почему-то он был уверен, что от него все чего-то ждут. Каких-то проявлений, или хотя бы намёка на какие-то чувства, к которым он не был готов, и которых не испытывал. Чем больше он находился среди незнакомых и мрачных мужчин и женщин, с колючими, изучающими взглядами, тем больше злился на себя, на этих людей, которые неизвестно чего от него ждут и на мать, притащившую его в этот чужой дом в незнакомом городе. Моня развернулся, чтобы отойти куда-нибудь подальше от посторонних глаз и тут увидел её. Девочку-фею. Худенькую, высокую, и будто прозрачную. Кожа её была настолько тонкой, что казалось, подсвечивается изнутри тёплым, нежно-розовым светом. Её печальные глаза на заплаканном лице, большие, с лёгким зеленоватым оттенком смотрели одновременно заинтересованно и грустно. Светлые, с перламутровым блеском волосы были схвачены сзади чёрной бархатной лентой и пышным, спиральным веером опускались на плечи и спину, задрапированные чёрным пальто. Весь её образ, эта тонкая, неявная полупрозрачность сообщала зрителю о некой эфемерности, бесплотности и ускользающем, неверном видении.

Она настолько разительно отличалась от всех тех, с кем он сталкивался до сих пор, и настолько входила в диссонанс со всей этой окружающей обстановкой, что Моня остолбенел и замер на месте. Каким-то образом, девочка поняла, что творится в его душе. Она просто взяла его за руку и сказала:

– Я знаю, ты – Гриша, пойдём со мной…

Вот так он впервые увидел её, Ангелину. Ну конечно, разве могло у неё быть другое имя? В ней вообще мало было от обычной, земной девчонки. По крайней мере, так казалось Моне. Когда он увидел её, то на какое-то время забыл, как дышать. Он был уверен, что немедленно задохнётся. И тогда же совершенно отчётливо понял, что не хочет, и вряд ли уже сможет без неё жить. В тот момент, когда Ангелина так просто и легко заговорила с ним, да ещё и взяла при всех за руку, он едва не потерял сознание. Но вместе с тем, был за это отчаянно благодарен, главным образом потому, что сам ни за что не решился бы сделать первый шаг. Даже под страхом смерти. Он толком не осознавал, кого следует благодарить за это чудесное явление по имени Ангелина, но, похоже, именно в тот момент уверовал в бога. Моня готов был молиться на неё, и в его понимании, это совсем не было заблуждением. Он был уверен, что она явилась сюда с определённой миссией, имея явно неземное происхождение. Даже после того, как они познакомились, затем стали встречаться, для чего он по воскресеньям приезжал в её город, а в ожидании этих встреч, могли часами разговаривать по телефону, в его голову всё равно время от времени закрадывалась мысль о том, что всё это настолько призрачно и иллюзорно, что скорее похоже на плод его разыгравшейся не на шутку фантазии. И на самом деле никакой Ангелины не существует, и никого он не ждёт в условленном месте несколько часов, приезжая какого-то чёрта с первой электричкой в самый лучший город мира, город, где живёт его любовь, потому что этого не может быть, особенно с таким, как он, и ещё потому, что не может быть никогда. Он не помнил, спал ли он в этот период вообще или нет, что ел, с кем разговаривал… Моня не помнил ничего, он словно находился в другой реальности. Он жил от воскресенья до воскресенья. И гнал из головы, нередко всплывающие мысли о том, к чему всё это приведёт, и что же будет дальше. Рядом с Ангелиной ему было просто хорошо. Глядя в её прозрачно-зелёные глаза, он становился самим собой, потому что Моня-тихоня куда-то исчезал. И на его месте появлялся Гриша Монеев: интересный, остроумный и весёлый. Самым большим счастьем тогда для него было брать её осторожно за руку в кинотеатре, или смотреть, как она смеётся его шуткам, и замечать, как от лучистых с прозеленью глаз посылаются во все стороны лучи, проникая и безболезненно раня его в самое сердце. А ещё он любил просто сидеть с ней рядом, но только, чтобы она подольше не говорила о том, что ей пора домой. И проводив её, долго стоять перед уже хорошо знакомым домом, отмерять бесконечным вышагиванием разбегающиеся перед ним тропинки, постоянно бросая взгляды на её окна, и ожидая, не мелькнёт ли в них знакомая тоненькая фигурка, а потом, вспомнив про время, сломя голову бежать на вокзал, в надежде успеть на последнюю электричку.