Уже в этот период развития советской исторической науки возникли все предпосылки для расширения методологических подходов к определению сущности понятия «государство».

В реальной действительности был разыгран иной сценарий решения обозначенных противоречий: если феодальных отношений нет, а государство есть, то либо это другой общественный строй, либо бесклассовое государство. Принять такую логику рассуждений оказалось проще. Вновь становятся популярными идеи о новых формациях, межформационных периодах, сочетании различных моделей социальной организации и т. п. Специалист по античной истории В.И. Горемыкина находит рабовладельческую формацию в раннесредневековых государствах Восточной и Западной Европы, а крупнейший медиевист А.И. Неусыхин вводит понятие «варварское государство», которое описывает как бесклассовое [16]. В эти же годы М.А. Виткин высказал мнение о том, что и на Древнем Востоке образование государства предшествует появлению классов [17, 436].

Новый этап в разработке проблем характера древнерусского общества и государства связан с выходом целой серии монографических исследований И.Я. Фроянова. В них известный ленинградский ученый последовательно отстаивал демократический характер политических отношений в домонгольский период отечественной истории, что закономерно привело автора к созданию оригинальной и достаточно продуктивной концепции «городов-государств» Древней Руси, по своему общественно-историческому типу близких к афинскому полису [18].

Вместе с тем в методологическом отношении И.Я. Фроянову не удалось вырваться за пределы устоявшихся подходов к государству. Верно определив значительное влияние институтов традиционного славянского самоуправления на политические процессы Древней Руси, исследователь, видимо, осознавал, что подобная трактовка вступает в противоречие с феодально-классовой сущностью «аппарата насилия». Однако выход из ситуации ему виделся не в методологическом расширении понятия «государство», а в отрицании самого факта его возникновения. Возможно, что такая удивительная приверженность этого талантливого исследователя идее о кровнородственном характере славянской общины, которая, по его мнению, сохраняла свои архаичные черты вплоть до татаро-монгольского нашествия, целиком определена подобной логикой рассуждений. Справедливости ради, следует отметить, что для марксистской историографии вообще характерно игнорирование многообразия социальных проявлений и особенностей структурирования общества в догосударственный период. Уравнивание любых типов общин, независимо от стадий эволюции и характера общественных отношений, бесклассовым социальным содержанием не позволило И.Я. Фроянову разглядеть за фасадом пресловутого «коллективизма» кровнородственной общины ее глубоко эшелонированную, иерархичную социальную сущность. На ее плечах легко построить любое общественное и политическое неравенство, но никак не афинскую демократию. Пожалуй, только вышедшие на поверхность после распада Советского Союза традиции родового строя, возникшие еще в каменном веке и наглядно продемонстрировавшие свою беспрецедентную живучесть, в том числе и в современном «постинформационном обществе», заставляют по-новому взглянуть на то, что представляет собой «коллективизм» кровнородственной общины. Сконструированная же без учета типологических особенностей первичных форм социальной организации концепция И.Я. Фроянова не могла избежать внутренних противоречий, о чем выше уже было сказано.