Митс, эта образцовая служанка, подобие которой трудно было бы отыскать в наши дни, обладала некоторыми свойствами, как бы заимствованными от собаки и кошки: к хозяевам она была привязана, как собака, а к дому – как кошка. Нетрудно догадаться, что в разговорах с мистером Форсайтом она проявляла полную свободу. Когда он бывал неправ, она выкладывала ему это начистоту, хотя и облекала свою речь в такую неслыханно красочную форму, изощренность которой-на французском языке можно передать лишь весьма приблизительно. Если же он не желал признать ее правоту, ему оставалось только ретироваться, найти убежище у себя в кабинете и там запереться на все замки.

Кстати сказать, мистеру Дину Форсайту не приходилось опасаться, что в своем кабинете он окажется в одиночестве. Он мог быть уверен, что всегда найдет там одного человека, который, так же как и он сам, укрывался от причитаний и воркотни Митс.

Человеку этому было присвоено прозвище «Омикрон». Этим странным прозвищем он был обязан своему худощавому сложению. Вполне возможно, что его прозвали бы «Омега»[1], если бы он не был так мал. Достигнув к пятнадцати годам четырех футов и шести дюймов, он с тех пор перестал расти. В этом возрасте Том Уайф – таково было его настоящее имя – появился в доме еще при отце Дина Форсайта в качестве молодого слуги, и так как сейчас ему было уже за пятьдесят, то можно легко подсчитать, что вот уже тридцать пять лет как он находился на службе у дядюшки Фрэнсиса Гордона.

Необходимо пояснить, в чем заключались обязанности этого слуги: он помогал мистеру Дину Форсайту в его работах, к которым питал страсть не меньшую, чем сам хозяин.

Стало быть, мистер Дин Форсайт работал?

Да, в качестве любителя. Но в дальнейшем будет видно, сколько огня и страсти он вкладывал в свой труд.

На каком же поприще развивалась деятельность мистера Дина Форсайта? В области, ли медицины, права, литературы, искусства или коммерции, что так распространено среди граждан свободной Америки?

Ничего подобного.

«Чем же тогда увлекается мистер Дин Форсайт? – спросите вы. – Науками?»

Вы не совсем угадали! Не «науками» во множественном числе, но «наукой» в единственном числе. Одной-единственной божественной наукой, которая зовется «астрономией».

Все мечты его были сосредоточены на открытии новой звезды или планеты. Ничего, или почти ничего, из происходящего на поверхности земного шара не вызывало в нем интереса. Мистер Дин Форсайт жил в бесконечных пространствах. Принимая, однако, во внимание, что почтенному ученому в этих пространствах негде было бы ни позавтракать, ни пообедать, ему поневоле приходилось хоть дважды в день спускаться на поверхность земли. И вот именно в это утро мистер Форсайт не спустился в свой обычный час в столовую и, заставляя себя ждать, вызывал сетования Митс, беспокойно вертевшейся вокруг стола.

– Так что же он, совсем не придет? – повторяла она.

– И Омикрона тоже не видно? – спросил Фрэнсис Гордон.

– Он всегда там, где его господин, – ответила служанка. – А у меня не хватает ног (именно так и выразилась почтенная Митс), чтобы взбираться к нему на его насест.

«Насест», о котором шла речь, была не более и не менее как башня, верхняя открытая площадка которой возвышалась футов на двадцать над крышей дома, – скажем, «обсерватория», чтобы назвать ее настоящим именем. Под этой площадкой помещалась круглая комната; четыре окна ее открывались на все четыре страны света. Находившиеся в комнате подзорные трубы и довольно сильные телескопы при желании можно было повернуть на подставках, и если их объективы до сих пор не износились, то уж во всяком случае не оттого, что ими мало пользовались. Зато с полным основанием можно было опасаться, что мистер Дин Форсайт и Омикрон в конце концов испортят себе глаза, – так часто и подолгу простаивали они у оптических инструментов.