– Нарочно уронила?

– Нет, случайно. Это было одно из первых заданий – отыскать пропавшие из цветочного магазина горшки из редкого фарфора с серебряными и медными инкрустациями. А Питенс оказался владельцем магазина. Пока я расследовала это дело, мы с ним и познакомились поближе.

– А потом?

– Потом дело раскрыла, расследование закончилось – и роман закончился.

– Ну а после него чего ни с кем поближе не познакомилась?

– А больше горшков под рукой в подходящий момент не оказывалось.

Фомка хмыкнул.

– Потому и говорю, что не внушаю я безумной страсти с первого взгляда, но артефакт нарочито ведет себя как влюбленный. А у него, во-первых, любить нечем, поскольку сердце отсутствует, во-вторых, тела нет, значит, плотские удовольствия не волнуют, в-третьих же остается лишь дух, сохранивший свой извращенно-гениальный разум, свой дар и склонность к розыгрышам, которая, судя по всему, была в нем очень сильна в то время, когда артефакт являлся человеком.

– А почему ты решила, что он им был?

– Он удивительно достоверно копирует все человеческие повадки и делает это именно в подходящих ситуациях. За его словами и поведением что-то стоит, но слишком мало информации, чтобы сделать конкретные выводы. Понять, почему он выбрал именно меня, это как ухватиться за ниточку расследования с другого конца, ведущего к развязке.

– Боюсь, в нашем случае даром предвидения обладает только один чел… дух, а потому, не разобравшись во всем и не распутав дела, предсказать ты ничего не сможешь. Почему бы не рассмотреть вариант, что он видит, как ты его в недалеком будущем обратишь?

– Потому что не уверена в его желании быть найденным. Однако при всем при том его подсказки всегда давали в руки определенные ниточки и наводили на след. – Я грустно вздохнула, догадавшись, что у Фомки тоже нет никаких соображений относительно суперзагадочного артефакта. – И первый след ведет нас к Дмитрису Урвину.

– К слуге?

– К нерадивому слуге, уволенному по статье «Халатность при исполнении служебных обязанностей».

– И как мы его допросим, если нужно ноги из королевства делать? Перекроют нам выходы, как только попадем в розыск.

– Но ведь пока не попали, – с намеком сказала я широко улыбнувшемуся напарнику.

– Именем короля, Дмитрис Урвин, откройте! – Разнесшийся за низкой дубовой дверью гул Фомкиного стука мог поднять кого угодно и откуда угодно, а зычный голос напарника привлек внимание нескольких прогуливающихся по тротуару прохожих, которые тут же поспешили пройти мимо. Наглость – второе счастье, а уверенность в себе – главное, особенно когда идешь напролом, прикрываясь именем правителя, который в данный момент собирает консилиум сыщиков по твою душу. Я даже на секунду не усомнилась в том, что дверь нам откроют.

– Прошу прощения, господа, я…

Бледный перепуганный Дмитрис Урвин широко раскрытыми глазами оглядел наряд Фомки «а-ля королевская канализация», потом мой «я знакома с волколотом», но, когда бывший слуга раскрыл рот, Фомка втолкнул его в дом, и мы нагло, при свете дня, вломились в жилище первого свидетеля, захлопнув за собой дверь.

– Уважаемый, меня интересует правда.

– Но я все вам рассказал.

– Боюсь, не все.

– Да клянусь!

– Любезнейший, – я поднялась с табурета, на котором устроилась напротив привязанного к стулу Дмитриса, – пазл не сходится, а если он не сходится, значит, вы чего-то недоговариваете.

– Да по башке ему! – выкрикнул из-за неплотно прикрытой двери ванной напарник, отчего бывший слуга заметно побледнел.

Как только мы вломились в чужие владения, многоуважаемого Урвина тут же обезвредил Фомка, который сначала быстро лишил хозяина возможности позвать на помощь, а потом прикрутил Дмитриса к стулу. Сделав дело, напарник с чистой совестью направился в маленькую комнатушку, где располагались удобства и душ, оставив свидетеля мне на растерзание и снабдив меня орудием изощренной пытки.