– О! Их было двое! Они даже творили в один период, – не без восхищения пояснил Соколовский. – К слову, оба писали, как портреты, так и пейзажи. Только Эдуард Мане был – денди, утонченным парнем с тростью в руках. А Клод Моне – сын бакалейщика, мачо, куда более простоват. Это же просматривается и в картинах. Как шутят мемы: если на картине пятна – это Моне, а если лица – Мане. Наверное, именно из-за работ Мане я и решил стать художником.

Я слушала его, раскрыв рот от удивления. Слова пролетали мимо, а новая волна возбуждения накрывала с головой. Надо же, мой первый мужчина…

3. Глава 2

Весна – нет поры лучше, чем три месяца, наполненные пробуждением жизни.

Я всегда мечтала выйти замуж именно в это время года, чтобы бракосочетание в этот период стало не просто символом рождения новой ячейки общества, но и действительно дало ростки чего-то особенного, созданного с любовью и для любви.

Марк стал моим прекрасным принцем. Это не мужлан, а действительно человек искусства с тонким восприятием мира и таким же внешним видом. Иногда я чувствовала себя кабаном рядом с пантерой. По-мужски изящный, стройный красавчик с хвостом каштановых волос и столь же потрясающими, как и его талант, глазами, и я – простушка Бетти (было такое шоу).

Мы познакомились с легкой руки моей прелестной подруги Розы (она же – фея-крестная) и я не раз благодарила её за это.

Написание портрета заняло чуть больше месяца. Марк параллельно писал дипломный проект, а я проходила практику – мой выпуск на полгода позже, зимой.

Летом моего мужчину знала уже вся моя семья.

– Марк! Мы так рады с тобой познакомиться, – щебетала мама.

Отец был настроен более скептично.

– Художник – это разве профессия? – ворчливо поинтересовался папа.

Ну да, художник ведь должен быть голодным. Да и разве такую судьбу желают родители своему ребенку?

– Дорогой, – наступала мама на своего мужа. – Ну ты только посмотри, как сияют глаза нашей Алиски! К тому же, так она будет к нам ближе. Только представь, если бы Лисичка решила уехать в другой город!

Отец вскоре сдался и подарил мне квартиру, чтобы нам было где уединиться. Потом, здраво рассудив, помог Соколовскому открыть свою студию. Не это ли счастье?! Когда в столь молодом возрасте можно наслаждаться друг другом и обустраивать семейное гнёздышко, а не думать о том, как погасить очередной платеж по ипотеке или искать деньги на аренду съёмной халупки.

По началу казалось, что Марка (а точнее моего отца) беспокоило мое финансовое положение. Однако, осознав в полной мере потребности девушек и особенности жизни под одной крышей, мужчина смирился с тем, что нас обеспечивала я.

По окончании университета, отец настоял на том, чтобы я хотя бы годик отдохнула, продолжая активно пополнять мою карту и периодически намекая на то, что девушку все же должен обеспечивать её мужчина, а не отец. Марк стоически стерпел. В конце концов, у меня было время наведываться к нему в студию, готовить незамысловатую еду и следить за порядком. Правда, себя как раз, я немногим запустила, набрав ещё несколько лишних килограмм и сантиметров.

Правда, Соколовского, казалось, это не смущало. Во всяком случае, секса меньше не стало.

Мы редко ограничивались одним заходом. Обычно начиналось все с оральных ласк: я старательно (кому я вру?!) делала любимому минет (так сказать, для сброса напряжения), а потом и он вырисовывал у меня на клиторе разные иероглифы. Правда, не всегда языком. Бывало и такое, что Соколовский в прямом смысле доводил меня до безумия своими кистями… Извращение? Возможно. Но мне это нравилось даже больше, чем мужской язык. Например, кисть для масляной краски – жесткая, широкая, гуляя по чувствительным местам, чуть царапала, однако, это лишь сильнее возбуждало. Не могу назвать себя страстной натурой, но мне хотелось большего. Не всегда дело заканчивалось моим оргазмом, но Марку, как правило, хватало времени, чтобы снова обрести боевую готовность. Иногда мы шли на второй минет, но уже без окончания, а потом любимый трахал меня так, как ему хотелось. Ни разу я не была сверху. Соколовский говорил, что меня надо таранить, а не подкидывать.