Медленно пробуждаюсь и понимаю, что вновь нахожусь в крепких объятиях Макса. Отстраняюсь от него, и сразу замечаю, что он уже не спит, а смотрит на меня так же, как  в первое наше утро, разглядывает, словно что-то выискивает и это меня немного смущает. 

- Доброе утро, - говорит хрипло.                                                     

- И тебе, - получилось грубо. – Как ты себя чувствуешь? Как рана? – сразу исправляюсь.

- Лучше. Волнуешься? – не удерживается он.                     

- Мы сегодня ехать планировали, конечно, волнуюсь! – отвечаю, и его улыбка сразу исчезает.                                                      
- Не терпится?                               

- Уверена, тебе тоже не слишком нравится наше заключение. У меня дел полно и нужно приступать к работе! А ещё мне необходимо навестить подругу бабушки. Она знает, что я должна прибыть в посёлок и когда именно, поэтому может, обидится что я не зашла к ней или подумать неладное.                          
- Скоро уже всё закончится. Не волнуйся, - убеждает  меня он, и я на это очень надеюсь. Сегодня годовщина смерти папы, и я хотела поскорее остаться одна.  Два дня назад, перед отъездом, я отнесла на могилку отца букет цветов, и его любимые сигареты. Для меня до сих пор трудно принять его смерть, поэтому я наведываюсь к нему, только тогда, когда набираюсь достаточно сил.   – Но сначала, давай хотя бы перекусим, - предлагает Макс, отрывая меня от грустных мыслей, и я растерянно киваю, соглашаясь.                  

После утренних процедур, я всё же кое-как переодеваюсь в заготовленную заранее  ночную сорочку, длиной, чуть выше колен, из ярко-красного шёлка и лишь тогда иду в кухню. За полчаса,  готовлю быстрый завтрак из яичницы, а после легкой трапезы, беру сумочку,  которую оставляла в гостиной, и  мы направляемся к машине. 

За руль, садится Макс. Мне получается не с руки. Но здесь нас ожидает ещё один сюрприз – моя старая «колымага», подводит меня в самый неподходящий момент и совсем не хочет заводиться. Она вообще не реагирует, даже не пытается работать. Издаёт какие-то дергающие движения, при этом  с  выхлопной трубы стреляет как с гранатомёта и валит чёрный дым. 

- Безрезультатно, - обречённо говорит Максим, после нескольких попыток завести двигатель.                                                  
- Нет! Этого не может быть! Всё ведь было в порядке…, – не верю я, сталкивая мужчину с водительского сидения, и приступаю сама мучить бедолагу. – Ну же! Давай! – подбадривала её, с ужасом в глазах прокручивая ключ в зажигании.                                     

- Она не работает! – говорит мне Макс, а я чертыхаюсь. 

- Ну, так справь её! – кричу.                                

- Твоя машина ты и справляй, - отрезает он. – Я нихрена не понимаю в этой рухляди, которая, наверно, старше меня  лет на десять!                    

- Ты же мужчина! У вас железки в крови! – не угомоняюсь. – Ну, пожалуйста, Макс…, - клянчу, и он тяжело выдыхает. – Хотя бы загляни ей под капот… 

- Если  «пожалуйста» - то, хорошо. Посмотрю, - соглашается он, и я облегчённо выдыхаю. – Но это, ни о чём не говорит! Я никогда не ремонтировал подобные машины. 

- Я всё понимаю. Просто попробуй.                                           

И он пробовал. Часа три, ковырялся в ней, испачкался с головы до ног, но моя Волга, так и не подала признаков жизни. В итоге, я психанула. Сорвалась. Со злости отбила зеркало заднего вида, несколько раз ударила ногой по переднему колесу, но только повредила себе большой палец на ноге. Макс вовремя остановил меня, обхватив за талию, и унёс в дом, чтобы я не навредила себе ещё больше.