Караулов опять продолжал:

– И ежели здраво посмотреть, то предложение Голенастова никакой вам выгоды не представляет.

– Мое дело, – отвечала Надежда Ларионовна.

– Нет, в самом деле… Вы рассчитайте: четыреста рублей только на три месяца – тысячу двести. Двести рублей мне неустойки должны заплатить, да на проезд в Курск потратитесь, потом назад.

– Зато цену себе подниму.

– Ложный взгляд, ложный взгляд. А у меня зиму и лето будете получать по сто двадцати пяти рублей да два бенефиса – зимой бенефис и летом. И все это сидя на месте, никуда не выезжая.

– Под лежачий камень и вода не течет.

– Неверный расчет, неверный расчет, – качал головой Караулов. – И наконец, примите в соображение, что у вас здесь обожатель, а там вы приедете в незнакомый город.

– Гм… Таких-то обожателей я там десятерых найду. Хорош обожатель! Только сегодня-то на хорошую вещь и расщедрился.

– Погодите, Надежда Ларионовна… Все вам теперь будет, все… Все, что только ваша душенька запросит, – сказал Костя.

– Слышали мы уж это, слышали. Когда-то еще улита поедет да когда-то приедет.

– Просите, Константин Павлыч, просите, – толкнул Караулов Костю.

– Да я уж и не знаю, как готов умолять.

– Не умолите. Съезжу на три месяца, помотаюсь там, вернусь сюда, так тогда смотрите, как меня ценить будете! – Незаметно.

Надежда Ларионовна сидела около открытой бонбоньерки, присланной ей перед спектаклем Карауловым и, не смотря ни на кого, равнодушно ела конфекты.

– Ну, хорошо, Надежда Ларионовна, я вам сто пятьдесят рублей в месяц дам! – сказал Караулов и махнул рукой. – Вы торгуетесь, как жид. Давайте четыреста и бенефис.

– Удавиться надо, если дать четыреста. Помилуйте, из каких доходов? – пожал плечами Караулов.

– На Соньку же вашу тратите рублей полтораста денег – вот эти деньги мне.

– Никогда… Ничуть… Софья Семеновна у меня в черном теле.

– Недавно еще ей бриллиантовую браслетку подарили…

– Да уж это так только… За верную службу… И то потому, что жиды в рассрочку дали.

– У вас все жиды… А по-моему, жиды – самые хорошие люди, коли они деньги и вещи в долг дают. Вот возьмите у них и для меня в рассрочку.

– Ах, какая барыня тяжелая! – вздохнул Караулов и прибавил: – Ну, вот что: возьмите себе два бенефиса в зимний сезон. Полтораста рублей в месяц и два бенефиса.

Полные два бенефиса берите. Только вечеровый расход вычту.

– Нет, далеко торговаться.

– Вы не шутите с бенефисами, Надежда Ларионовна. Вас теперь полюбила публика, и вы можете много в бенефис взять. Назначайте двойные цены.

– Если бы можно новые оперетки с новыми костюмами поставить, то другое дело, а то ведь у вас костюмы – трепаное старье.

– Найдем костюмы.

Поднялся со стула Костя, наклонился к Надежде Ларионовне и прошептал чуть не сквозь слезы:

– Оставайся, Надюша. Завтра я тебе лошадей помесячно найму, постоянных лошадей, квартирку тебе заново обмеблирую. Шлимович хотел мне мебели в долг достать.

Надежда Ларионовна подняла на Костю глаза и сказала:

– Врете вы, кажется.

– Ей-ей, все у тебя будет, что ты просила.

– Деньги-то вот за вчерашнюю тройку отдайте. Сегодня вечером уж извозчик ко мне приходил за деньгами.

– Вот, вот… Приготовлено. Завтра придет, так отдайте.

Костя распахнул бумажник и вытащил деньги.

Подошел Караулов.

– Так как же, Надежда Ларионовна? – начал он снова. – Решите мою судьбу. Только не губите. Дайте от вас сборами попользоваться.

– Да что вы с ножом к горлу пристали! – огрызнулась Надежда Ларионовна.

– Мой совет – оставаться тебе. Ну, куда тут ехать! – проговорила до сих пор молчавшая и курившая папироску тетка Надежды Ларионовны.