До этого я никому не говорила о своем настоящем отношении к выбору профессии. Но Бену мне хотелось говорить только правду. Когда я все выложила, повисло неловкое молчание. Я сообразила, что слишком открылась, стала уязвимой. Отвернувшись, я посмотрела в окно. Встречное движение было плотным, но мы летели через город.

– Как-то это грустно, – подал голос Бен.

– И да, и нет. Между мной и родителями нет близости. Каждый из нас счастлив по-своему. Думаю, только это и важно.

Он кивнул:

– Ты совершенно права. Ты права, и ты умна.

Я рассмеялась.

– Как насчет тебя? Кто твои родители?

Бен шумно выдохнул, но продолжал смотреть на дорогу. Его голос звучал мрачно.

– Мой отец умер три года назад.

– Боже мой. Мне жаль…

– Спасибо. – Бен коротко взглянул на меня и снова сосредоточился на дороге. – Он умер от рака, борьба была долгой, и мы все знали, что конец неминуем. Мы были к этому готовы.

– Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Бен коротко выдохнул.

– Я тоже не знаю. В любом случае мама хорошо справляется. Настолько хорошо, насколько может справляться человек, потерявший того, кого любит, понимаешь?

– Даже представить не могу.

– И я не могу. Я потерял отца и знаю, насколько это тяжело, но и вообразить не могу, каково это – потерять лучшего друга, родственную душу. Я беспокоюсь за нее, хотя она убеждает меня, что с ней все в порядке.

– Уверена, что ты ничем не можешь помочь, остается только волноваться за нее. Братья или сестры у тебя есть? – спросила я.

Бен покачал головой.

– А у тебя?

– Нет… – Я редко встречала семьи, где был только один ребенок. Приятно было услышать, что Бен был таким. Когда я говорила другим людям, что я единственный ребенок в семье, то чувствовала, что меня или жалеют, или считают весьма капризной особой, хотя я никогда такой не была.

– Замечательно! Два единственных ребенка! Я знал, что ты мне понравишься. – Он неловко шлепнул своей пятерней по моей руке, держа руль другой рукой.

– Не пора ли хотя бы намекнуть, куда мы направляемся? – спросила я, когда Бен свернул с одного скоростного шоссе на другое.

– Кухня там мексиканская. – И это было все, что мне удалось от него добиться.

Сыграв два раза в «Двадцать вопросов» и один раз в «Я шпион», мы наконец добрались до места. Перед нами стояла лачуга. В прямом смысле этого слова. Она называлась «Кактус-тако». Я восторга не испытала, а Бен прямо-таки просиял.

– Доехали! – сообщил он, отстегнул ремень безопасности и открыл дверцу. Я собрала свои вещи. Бен обошел машину и открыл мне дверь.

– Что ж, спасибо! – поблагодарила я, перекрывая сигнал его машины, напоминавший, что дверцу надо закрыть.

– Пожалуйста.

Я выбралась из машины и встала рядом с ним.

– Это и есть твое замечательное место, да? – уточнила я. Бен закрыл дверцу, и сигнал стих.

– Я знаю, что выглядит оно не очень. Но ты сказала, что готова к приключениям, а здесь подают лучшие тако, которые мне когда-либо доводилось пробовать. Тебе нравится орчата?

– Что такое орчата?

– Рисовое молоко с корицей. Просто доверься мне. Ты должна это попробовать.

Пока мы шли к стойке с тако, Бен положил руку мне на поясницу, мягко направляя меня. От этого неожиданно успокаивающего и такого естественного жеста мне захотелось повернуться к нему лицом. Захотелось прикоснуться к нему всем телом. Вместо этого я остановилась и уставилась в меню.

– Если ты не против, я сделаю заказ для тебя. – Рука Бена переместилась с поясницы на мое плечо. – Я уважаю твое право сделать заказ самостоятельно, просто я бывал здесь множество раз и пробовал все, что есть в меню.