– В полночь я вижу Солнце, сияющее восхитительным светом! – провозглашал жрец с золотым диском на голове.
Ему вторили все присутствующие, голоса которых, подхваченные эхом, как бы обрушивались сверху вниз, теряясь между колонн.
– Полночное Солнце – Дух, сияющий во мраке! «Мра-а-а-ке-е-е…» – подхватывало эхо.
– Таинственный свет, оживляющий сущее! Видимый в полночь так же хорошо, как и в полдень! Все бессильно перед лучами твоими, о Божественный гиар!
«Ша-а-а-а-р-р-р…» – раздавалось под высокими сводами.
– О Светило, при восходе одетое в голубой туман! Ты – небесный гиар в полдень, сияющий и блистательный Золотоволосый Спаситель Мира I Твой цвет желтый, и власть твоя безгранична!
«…лрани-и-и-чна-а-а-а…»
– На закате ты исчезаешь в красном огненном одеянии за горизонтом, чтобы с триумфом возникнуть из объятий тьмы!
«…ы-ы-ы-ы…»
Ангелина Львовна в ужасе вскочила. Сидя на постели, она медленно возвращалась из своего странного сна в привычную обстановку комнаты. Таких ярких, осязаемых, полностью реальных снов она раньше не видела.
Захотелось вдохнуть свежего воздуха. Она поспешила к окну и распахнула форточку. Холодная сырость хлынула в легкие…
– Мне никогда не снилось ничего подобного, – бормотала она, делая судорожные вдохи. – Никогда… ничего подобного…
Тут же память услужливо подсунула ей предыдущее сновидение о смерти алхимика.
В сущности, ничего особенно пугающего ни в первом, ни во втором сне не было. Но эта невероятная, пронзительная ясность, достоверность происходящего наводили на Ангелину Львовну жуть.
Откуда берутся такие сны? На кафедре нас учили, что из подсознательного. В таком случае откуда берется это подсознательное?
На ее мысли как будто опустился испещренный золотыми знаками занавес, сквозь который она не могла смотреть ни вперед, ни назад. Прошлое и будущее казались одинаково размытыми, запутанными и недоступными для постижения.
Желание спать пропало. Только теперь доктор Закревская по-настоящему поняла пациентов, которых мучили кошмары. Они все боялись ночи.
Спать ей больше не хотелось, а чем занять себя, она не знала. Позвонить Марату? Невозможно. Он же уехал! Покинул Москву и не сказал, когда вернется.
«Там, куда я еду, вряд ли есть сотовая связь», – вскользь обронил он.
Ей не надо было объяснять, что это означает. И так понятно: он просит не звонить.
Время от времени он уезжал в свои таинственные командировки. Интересно, почему он обставляет их такой скрытностью? Может, старается быть загадочным? Это определенно возбуждает женщин. Имидж «крутого», слегка разочарованного супермена… И ведь прекрасно работает! Впрочем, не все ли равно…
– Мне все равно! – громко произнесла она.
Собственный голос показался ей странным. В памяти снова возникли фигуры жрецов в золотых львиных масках, залитый светом зал, огромная золотая статуя посередине…
«Я не хочу об этом вспоминать, а картина сна сама лезет в голову, – подумала Ангелина Львовна. – Надо отвлечься. Помечтать о чем-нибудь. Хотя бы о встрече с Маратом. Как долго мы знакомы, а интимные отношения до сих пор не сложились. Мы оба делали вид, что нас связывает только дружба, взаимная симпатия. А это не так…»
Мысли о Марате навеяли на нее грусть. «Лучше почитаю что-нибудь», – решила она. Открыла книжный шкаф, постояла в раздумье. На глаза попалась книга Юнга.[1]
На третьей странице Ангелина Львовна осознала, что смысл написанного не доходит до нее. В воображении появляется образ из сна: золотая статуя, мерцающая в переливах света, словно спящее Божество, излучала первозданную величественную мощь…