Услышав обвинение шефа, тридцать третий часто заморгал в попытке изобразить невинность и смятение.

– Да, Арончик, вот насколько я тебя хорошо знаю! – оскал шефа стал волчьим. – Поэтому я бы с гораздо большим удовольствием проучил тебя, но дело прежде всего! И ради дела, я заставлю демона обратить его заклинание вспять! Но как только душа нашего нового агента попадет в тело Кейт, она сама за себя! Только рискни вмешаться, и я припомню тебе всё!

Первый черкнул по экрану планшета и на его экране возник новый документ.

– Здесь всё, что у меня на тебя есть. Ознакомишься на досуге.

– Шеф, клянусь честью, я и не собирался вмешиваться, – постарался насколько мог, искренне заверить босса Тридцать третий.

– Надеюсь, что нет, – усмехнулся Первый. – Но, понимаешь, как-то у меня на душе неспокойно… И потому, зная тебя, я решил перестраховаться!

8. Глава 7

Глава 7

Как только раскаленный, как лава, воздух вновь заполонил её легкие, а сердце в груди в очередной раз схватила и сжала стальными пальцами невидимая рука, Екатерина Алексеевна, будучи женщиной практичной, даже и не подумала паниковать.

Наоборот удовлетворенно вздохнула.

Ей не на что жаловаться. Она всё успела. Успела составить завещание, согласно которого её внучка лишалась наследства. И даже успела поговорить с Софией, чтобы удостовериться, что её девочку этот факт не особо опечалил.

Девушка была талантливым художником и совершенно не интересовалась бизнесом. Что же касается денег, то работы Софии с самого начала её творческой карьеры пользовались устойчивым и постоянно растущим спросом. К тому же, хотя внучка Екатерины Алексеевны и ценила комфорт, она всегда была равнодушна к роскоши.

О женихе Софии ни одна, ни другая в эту последнюю их встречу не упоминали. Екатерина Алексеевна не хотела ссориться, а её внучка, следуя рекомендациям врача, опасалась волновать больную.

О том, что в крови пациентки обнаружен яд, а именно: фторацетат натрия, выяснилось ещё до прихода Софии, однако Екатерина Алексеевна, её друг адвокат и следователь по её делу, мгновенно назначенный и столь же мгновенно прибывший, решили, что девушке пока лучше не знать о причине сердечного приступа бабушки. Поэтому палату больной торопящаяся в галерею на выставку своих работ София покинула в твёрдой уверенности, что вечером она вновь увидит свою бабушку.

– Прости, милая. Прости за всё… – тяжело вздохнув, прошептала старая женщина, как только за внучкой закрылась дверь.

И именно в этот момент нестерпимый жар и заполонил её грудную клетку.

Ну вот и всё. Скоро она воссоединится со своим любимым, со своим Станиславом. Наконец-то.

Не то, чтобы Екатерина Алексеевна непоколебимо верила в загробную жизнь, но всё же надеялась, что что-то там, за жизненным горизонтом, всё же есть…

Женщина приготовилась нырнуть в вечную тьму и покой, но вместо этого, вынырнула в освещенной ярким светом комнате и в компании песца…

Истерично верещащего, к тому же, что им срочно нужно сматываться.

У Екатерины Алексеевны жутко болела голова, каждую мышцу тела скручивало, а суставы выворачивало, поэтому мягко говоря, ей было не до песца.

Впрочем, гораздо больше, чем странное общество, её поразил интерьер абсолютно незнакомой комнаты. Ей даже захотелось зажмуриться: в привычную картину её мира и тем более больничной палаты никак не вписывалась кровать под белоснежным балдахином с кистями, ярко-розовый пушистый ковер, сводчатый потолок с росписью…

– Таких вот кресел-качалок и книжных шкафов (из массива дерева), – пробормотала ошалевшая Екатерина Алексеевна, – уже лет триста уже не делают, кажется… Не говоря уже об вот этом туалетном столике, – перевела она взгляд на явно раритетную и ещё более явно – непрактичную вещицу, с громадным мутноватым зеркалом в позолоченной оправе.