Теперь задумалась – и очень надолго! – мать Наталья.

Забава терпеливо ждала, понимая, что у предводительницы Ордена дочерей Додолы имеется множество причин для размышлений.

– Хорошо, – сказала наконец мать Наталья. – Вы останетесь в обители. И вот еще что… – Она понизила голос. – Вы ведь догадываетесь, милка, что у вашего хозяина есть враги. А потому никто не должен знать о том, что он здесь.

– Может, обратиться к нашему судебному заступнику? – робко предложила Забава. – Он справно знает свое дело.

– Судебный заступник ничем вашему хозяину не поможет. – В голосе предводительницы прозвучала такая уверенность, что Забава враз ей поверила. – О том, что чародей находится в обители, никто за ее стенами не должен знать. Своих людей я предупредила. Молчите и вы. И обо всем остальном, что мне поведали, молчите. Кстати… Извозчик, с которым вы приехали, ведал, кого он везет?

Забава похолодела.

Сказать «да» – неизвестно, как все обернется. Впрочем, известно!.. Попросят их отсюда, в силу обычной осторожности попросят. Сказать «нет»?.. Она чувствовала, что на этот раз «нет» прозвучит неубедительно. И это в тот самый момент, когда, кажись, все идет на лад!..

– Не ведаю, – прошептала она. – Извозчик видел то же, что видели ночью и вы. Разве токмо ему было известно, кто именно живет в нашем доме… – Она протяжно вздохнула. – Не ведаю.

На этот раз предводительница не задумывалась.

– Ладно, – сказала она. – Будем надеяться на лучшее. Извозчикам все равно, кого они возят. – Мать Наталья встала. – Теперь вот что… Хотя я, милка, и восхищена вами, в обители не принято бездельничать. Работа на кухне вам, надо полагать, хорошо знакома, и потому…

– А можно, я лучше буду сиделкой при моем хозяине? Ведь ваша лекарица не сможет находиться с ним бесперечь. А мне кажется, при нем все время кто-нибудь должен быть. И потом… К нему ведь негоже допускать посторонних людей! Тех, кому не стоит знать лишнее…

– Ладно, – великодушно согласилась предводительница. – Вы правы. Я немедленно распоряжусь, чтобы вас определили в сиделки к новому больному.

Предводительница, величественно кивнув Забаве, удалилась по своим предводительницким делам.

А Забава, быстро отрадовавшись ее решению, подумала о том, сколь же переменчива жизнь-матушка.

В следующий раз изумрудный туман пришел к ней в тринадцать лет.

Ива и Машка Укропова играли после ужина в своей каморке.

Знамо дело, воспитанницам вяткинского приюта Ордена дочерей Додолы запрещалось играть («баловаться», говорила мать Надежда) перед сном, но как удержишься…

Обе только что втайне от матери Надежды прочли «Предощущение любви», роман в стихах ключградской сочинительницы Тихомиры Китай-Городовой, и восторг переполнял их до краев.

Ива представлялась Зоренькой, а Машка – глупым слепцом Пересветом. Решили соскоморошничать заключительную сцену романа – когда прозревший, наконец, Пересвет Кулик объясняется в любви Зореньке Зайцевой.

Финальное объяснение заставляло колотиться девчоночьи сердца, когда книга еще только читалась. Колотились оные сердца и теперь.

– Пошто я бёг от вас? – декламировала Машка-Пересвет. – Чего искал в подлунной? Ведь вы – мой идеал, я не могу без вас.

А плачущая от счастья Ива-Зоренька молча обнимала суженого за шею.

Она и сама не заметила, когда утонула в изумрудном тумане.

Резануло грудь. Потом туман превратился в нечто плотное и холодное, и она забарахталась в этом холоде, то выныривая на поверхность, то вновь погружаясь во враждебную плоть. Она слишком поздно поняла, что вокруг вода – намокший подол сарафана уже обмотался вокруг головы. Сердце рвалось из груди, его удары становились все громче и громче, и после очередного вдоха, когда холод хлынул в грудь, она завопила от ужаса…