– Мое имя – Прочен, – ответил он наконец и добавил, пристально глядя на Светловоя: – Прочен из Глиногора. Может быть, ты еще и услышишь обо мне.

Поправив пострадавшие в битве снасти, смолятичи налегли на весла, и три ладьи двинулись вниз по Истиру. Кое-где в рядах весел заметны были промежутки: купеческая дружина потеряла несколько человек убитыми и ранеными, но все же ладьи могли плыть. Славенцы остались возле места битвы. Здесь же на песке валялись тела убитых разбойников.

– Закопать бы! – приговаривали отроки. – Не лежать же им тут! Упырями расползутся. И откуда только взялись оборотни-то эти?

Расторопный Скоромет уже послал двух отроков на ближайшее огнище. Тем временем отроки пытались расспросить пленных, но те отмалчивались. Под сорванными личинами обнаружились обычные человеческие лица, угрюмые и замкнутые, ожесточенные поражением, перекошенные болью ран. Двое были без памяти.

– Ну, будешь отвечать? Кто такие? Говори, пока добром спрашивают! – требовал Скоромет.

Ни оружие, ни одежда пленников, лишенные украшений и племенных знаков, не говорили о них ничего.

– Да чего с ним! – Преждан грубо толкнул одного из сидящих на земле лиходеев.

Покачнувшись, тот злобно выбранился сквозь зубы.

– Дрёмич! – прислушавшись к его брани, с видом знатока определил Взорец. – Точно тебе говорю, дрёмич это. По говору слышно.

– А что вам говорили! – сурово сказал Скоромет. – Держимир дрёмический только и ищет, где что плохо лежит. Вот, грабить взялся! На нашей земле!

– Не на земле и не на нашей! – возразил Миломир, кивнув на широкое пространство Истира.

Здесь, в нижнем течении, Ствол Мирового Дерева был так широк, что противоположный берег едва виднелся и лес на нем рисовался неясной зеленой дымкой.

Но его никто не услышал: дружина искала врага, и она его нашла.

– Ты погляди, собака! – сжимая кулаки, с трудом сдерживая ярость, Преждан остановился над одним из лежащих на песке разбойников.

Это был тот самый, что едва не погубил Светловоя, сушеная рысья морда валялась рядом с ним. Руки его были связаны, из раны на бедре сочилась кровь, и на песке темнела уже порядочная лужа.

– Перевяжите хоть как, а то кровью истечет до смерти, – велел Светловой.

– Вот еще чего! – Преждан топтался на месте, едва сдерживая желание ударить ногой. – Да он же, гад ползучий, на тебя…

Разбойник лежал лицом вниз, и видны были только его черные волосы, заплетенные в косу длиной до лопаток. Услышав, что говорят о нем, черноволосый изогнулся, с трудом приподнялся, видно не желая встречать спиной ни брань, ни удары, повернулся к княжичу и сел. Это был даже не дрёмич, а выходец из каких-то совсем далеких земель – смуглый, с большими темными глазами и крупным, резко выдающимся вперед носом с горбинкой. На вид ему было едва ли больше двадцати лет, однако на его юном лице застыло замкнутое и враждебное выражение, губы были плотно сомкнуты. Боль от раны, которую он несомненно ощущал, на его лице никак не отражалась. Черные глаза смотрели на Светловоя с такой неприязнью, что княжичу стало не по себе. На него глядел тот самый «темный глаз», от которого предостерегают ворожеи. «Ну, убей меня!» – почти требовал этот яростный взгляд.

Светловой отвернулся. Впервые в жизни он столкнулся с настоящей враждой и смертью, ему было не по себе, словно он сам в чем-то виноват. Кровь на песке так не сходилась с видом сияющего весеннего дня, что Светловою хотелось просить прощения у Лады и Лели, хотелось, чтобы вся эта битва оказалась дурным сном.

– Не трогайте их, – хмурясь, велел Светловой. – Сейчас ничего не добьешься, да и мало чести – увечных бить. В Славен отвезем, там и потолкуем.