– Да, конечно… – собственный голос показался мне рассеянным, потому что я невольно рассматривала руки и тонкие пальцы Энтони. Ему бы пианистом быть, а не фермером. А уж как подумаю, что он ими вчера втирал в меня крем…

Хоуп поднялся с покрывала, подхватил на руки Хлою и передал мне, а в следующий момент с его головы на мою перекочевала настоящая ковбойская шляпа.

– Посидите сегодня в доме, – распорядился он. – А если все же вздумаете выйти, не забудьте головной убор.

Сказать, что я опешила, ничего не сказать. Подобный жест с его стороны выглядел странным, почти интимным. Или может, только мне, не привыкшей к проявлению заботы со стороны окружающих и всегда державшейся от них подальше, так показалось?

Весь день до самого вечера мы с Хло, как и завещал Тони, не выходили из дома. Уже к полудню я поняла, насколько умным было это решение. После вчерашнего ливня испарение в воздухе становилось просто невыносимым, и только прохлада деревянного дома немного спасала.

Был огромный соблазн включить единственный кондиционер, но когда-то давно я услышала, что от этого дети простывают, и теперь настойчиво одергивала свою руку от заветной кнопки. Когда же Хлоя, наконец, ушла на дневной сон, а мужчины еще не вернулись с полей, я, от нечего делать, принялась бродить по дому. Рассматривала фотографии, которых оказалось вдоволь развешано по стенам вдоль лестницы. Почти везде счастливая семья – родители и двое детей: мальчик и девочка. Чем моложе фотографии, тем старше становились люди на них. В юноше с задумчивым взглядом отчетливо узнавался Энтони, а вот во взгляде темноволосой девчонки с каждым разом плясало все больше чертей.

Я знала такой взгляд. Встречалась с ним раньше, когда волей случая пересекалась с такими же, как и я, сиротами, которым в жизни повезло меньше моего. Не всем удавалось подняться, получить образование, очень многие скатывались. Едва выбирались из-под опеки приютов, приемных родителей, сразу же пускались во все тяжкие, будучи уверенными, что они очень взрослые.

Вот эта самая “взрослость” и читалась в глазах сестры Тони. И, судя по брошенной на шею более сознательного брата дочери, до добра ее не довела.

А потом я наткнулась на дипломы в рамках. Целая выставка достижений из университета, и все на имя Энтони Хоупа.

– Обалдеть, – присвистнула я, вчитываясь в название заведения, где он учился. Престижное – не то слово, особенно если учесть, что туда могли поступить либо гении, либо детки богатых родителей, а к последним бравый ковбой явно не относился. Да и благодарности с отличиями говорили о том, что он – и есть тот самый, чертов гений.

– Любуетесь? – раздалось из-за спины, и я невольно вздрогнула.

– Не то, чтобы, – честно призналась, не оборачиваясь. – Но, поражена, что вы делаете здесь, на ферме, имея такие достижения. За такого специалиста дрались бы фирмы.

Его приближение я почувствовала спиной, он остановился примерно в двух шагах и произнес:

– Они и дрались, но я не захотел…

– Почему? – я искренне недоумевала, как же так? – Зачем тогда учились, если не ради карьеры? Остались бы в городе, получали бы приличные деньги… Я бы даже сказала, неприличные…

Энтони как-то по-особому горько усмехнулся:

– Вот вы и ответили сами на свой вопрос, Элеонора. В городе все делается ради денег. Нет ничего настоящего: ни людей, ни эмоций. Все спрятано и подчинено этим самым деньгам, которые, к слову, тоже не настоящие, а чаще всего комбинация из нулей и единиц на счетах в банке.

– А здесь, значит, все настоящее? – я, все же, обернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. Его рассуждения показались мне наивными, а может даже излишне романтичными для взрослого мужчины в его возрасте.