За ними следовал Элвуд Лиминг со своей избранницей; они так тесно прижимались друг к другу (и, конечно же, обнимались), что у обоих заплетались ноги. Процессию бесславно завершали Рипли Бакнер и недавняя спутница Бэзила, которая визгливостью не уступала Олив.

Бэзил с любопытством уставился на Рипли: у того на лице отражалась непривычная гамма чувств. Он то начинал идиотски гоготать в тон своей компании, то кривился, как в муках, будто силился понять, удачно ли складывается для него этот вечер.

К этому шествию теперь было привлечено всеобщее внимание; Рипли, прошагавший на расстоянии вытянутой руки от ложи ван Шеллингеров, даже не заметил, что оттуда его разглядывают с особой придирчивостью. Как только он оказался за пределами слышимости, в ложе зашелестели удивленные вздохи и тактичные шепотки.

– Какие своеобразные девочки, – отметила Глэдис. – А тот, что впереди, – это Хьюберт Блэр?

– Да.

У себя за спиной Бэзил услышал обрывок разговора:

– Его мать завтра утром будет поставлена в известность.

Пока Рипли не скрылся из виду, Бэзил сгорал со стыда за своего друга, но теперь на него накатила вторая волна добродетели, еще сильнее первой. Он мог бы от души позлорадствовать, если бы не опасение, что мать Рипли, чего доброго, не отпустит сына учиться. Впрочем, через пару минут Бэзил свыкся и с этой перспективой. Но не из-за подлости натуры. Просто извечная жестокость к обреченным, присущая его биологическому виду, еще не успела спрятаться под маской лицемерия, вот и все.

Попеременные куплеты «Дикси» и «Звездно-полосатого флага» возвестили о славном завершении «Битвы при Геттисберге». Поддавшись внезапному порыву, Бэзил направился к тетушке Рипли Бакнера, ожидавшей у автомобильной стоянки.

– Думаю, было бы… неправильно ставить в известность маму Рипли. Он ведь никому ничего плохого не сделал. У него…

Раздосадованная ходом событий, она пригвоздила Бэзила надменным ледяным взглядом:

– Я как-нибудь сама разберусь.

Он нахмурился. А потом отошел и нырнул в лимузин ван Шеллингеров.

Устроившись на тесном переднем сиденье рядом с Глэдис, Бэзил неожиданно влюбился. Он то и дело мягко касался ее руки; его грела мысль о совместной поездке на учебу; эта нить все сильнее связывала их воедино.

– Сможешь прийти ко мне в гости прямо завтра? – спрашивала она. – Мама уезжает и разрешила пригласить, кого я сама захочу.

– Договорились.

Когда лимузин замедлил ход, Глэдис порывисто склонилась к уху Бэзила:

– Бэзил…

Он выжидал. Теплое дыхание ласкало ему щеку. Пусть бы поторопилась: если шофер выключит двигатель, то, чего доброго, ее слова услышат родители, всю дорогу дремавшие сзади. Глэдис уже казалась ему красавицей. Заурядные, невыразительные черты в полной мере компенсировались ее деликатной утонченностью и роскошествами жизни.

– Бэзил… Бэзил, когда завтра соберешься ко мне, возьми, пожалуйста, с собой Хьюберта Блэра.

Шофер открыл дверцу; мистер и миссис ван Шеллингер вздрогнули и проснулись.

Машина тронулась с места; Бэзил в раздумье провожал ее взглядом, пока она не свернула за угол.

Дело было в бродвейском ресторане для избранной публики; глухой ночью там собралась блистательная, окутанная налетом таинственности компания, объединившая в себе высший свет, дипломатический корпус и преступный мир. Всего лишь пару минут назад здесь лилось рекой игристое вино, а на одном из столиков лихо отплясывала какая-то девица, но сейчас посетители умолкли, затаив дыхание. Все взгляды устремились на холеного господина во фраке и цилиндре, который с невозмутимым видом остановился в дверях; лицо его скрывала маска.