– Конечно, конечно! – согласился он. – Я с радостью приду в воскресенье, как скажете. На спектакль мы можем пойти когда угодно. Мне очень жаль, Шерли, что вы неважно себя чувствуете. Я много думал о вас все это время. Или я зайду в среду, если вы не против.

Она слабо улыбнулась. Все оказалось куда легче, чем она ожидала, но ее победа, пропитанная тлетворным духом, точно красивый, но гнилой внутри плод, грозила впоследствии обернуться жалким поражением. Как она могла после Артура? И как мог он, в самом деле?

– Пусть будет воскресенье, – подтвердила она, радуясь, что удалось отсрочить встречу, и поспешно вышла.

Ее преданный обожатель долго смотрел ей вслед, а Шерли мучила тошнота. Подумать только, чем все закончилось! Она так и не воспользовалась телеграфным бланком, но теперь совершенно об этом забыла. Смущал ее не только обман, но и собственное беспросветное будущее: она не видела иного выхода, однако, как видно, не могла побороть себя, или же ей не хватало решимости. Почему бы ей не увлечься кем-то другим, не Бартоном? Почему она вынуждена вернуться к нему? Почему бы не подождать, пока она не встретит кого-то, а Бартона можно не замечать, как раньше? Но нет, нет, теперь ничто уже не имело значения: не важно, кто это будет, Бартон или любой другой, – по крайней мере, она сделает его счастливым, а заодно решит и свою проблему. Шерли вышла на перрон под свод вокзала и вошла в вагон поезда. Пассажиры, как обычно, толкались и теснили друг друга, занимая места, и наконец состав медленно тронулся в сторону Латонии, пригорода, где она жила. Поезд набирал ход, и Шерли задумалась.

«Что я сейчас сделала? Что я делаю? – спрашивала она себя снова и снова, пока перестук колес по рельсам складывался в танцевальный ритм, а дома бесконечного скучного города проплывали мимо туманной бурой вереницей. – Бесповоротно порываю с прошлым, счастливым прошлым. А что, если, когда я выйду замуж, вдруг появится Артур и захочет меня вернуть? Что, если так и случится?»

Внизу, под навесом, огородники распродавали остатки своего товара. Какая блеклая, унылая жизнь, подумала Шерли. Там начиналась Ратгерс-авеню с вереницей красных трамваев, многочисленными повозками, разъездами и встречными потоками автомобилей. Как часто проезжала по ней Шерли по утрам и вечерам, туда-сюда, словно челнок, и сколько еще таких поездок ее ждет, если только она не выйдет замуж! А здесь неспешно несла свои воды река, по берегам которой тянулись бесконечные склады с углем и причалы, – прочь, прочь, к глубокому бескрайнему морю, которое так любили они с Артуром. О, какое блаженство сидеть в маленькой лодочке и плыть, плыть в беспредельную бушующую неизведанную даль! Почему-то при виде реки в этот вечер, как, впрочем, и каждый вечер, она неизменно вспоминала драгоценные часы, проведенные с Артуром на природе, в Спарроус-Пойнт, длинную цепочку танцующих в зале «Экертс», лес в Атолби, парк, танцы в павильоне… Она подавила рыдание. Однажды в такой же вечер, как этот, они гуляли вместе, и Артур вдруг сжал ее руку и сказал, какая она чудесная. Ах, Артур, Артур! А теперь Бартон снова займет свое прежнее место, и уже, конечно, навсегда. Она больше не станет так безрассудно и глупо играть своей или его жизнью. Какой в этом прок? Но подумать только!

Да, на этот раз уже навсегда, сказала себе Шерли. Она должна выйти замуж. Время ускользает, скоро будет уже поздно, молодость проходит. Единственный выход для нее – замужество. Дом, дети, любовь мужчины, которого она могла бы любить, как любила Артура, – в действительности Шерли никогда не представляла себе иного будущего. О, каким счастливым мог бы стать этот дом! Но теперь, теперь…