В последующие несколько лет его несуразную фигуру, бредущую по пыльным и раскисшим дорогам под солнцем и дождем, временами видели в самых странных и неожиданных местах, где он вел свои бесконечные поиски. Соседи и те, кто слышал историю Генри, охотно делились с ним своими запасами съестного, но со временем недоедание сказалось на его облике, ибо бродил он много, а ел мало. Чем больше скитался он по проезжим дорогам, тем глубже погружался в свои странные фантазии и тем труднее было ему возвращаться из странствий, поскольку с каждым разом он забредал все дальше и дальше. В конце концов он начал понемногу брать из дома кое-какую утварь, собирать ее в небольшой узелок и таскать с собой, чтобы избавить себя от необходимости возвращаться. В довольно вместительный старый жестяной кофейник он положил маленькую жестяную кружку, нож, вилку и ложку, а также немного соли и перца; к ручке кофейника привязал снаружи жестяную тарелку с пробитой на краю дырочкой, в которую продел бечевку. Тарелку эту легко было снять с бечевки и использовать вместо походного стола. Ему не составляло труда добыть ту скудную пищу, которой он довольствовался, об этой малости Генри просил без колебаний и держался со сдержанным, едва ли не монашеским достоинством. Мало-помалу волосы его все больше отрастали, некогда черная шляпа стала землисто-бурой, одежда обветшала и пропылилась.

Три года скитался старый Райфснайдер, и никто не знал, как далеко случалось ему забрести, как удавалось переживать бури и холод. Никто не видел, как он по простому деревенскому разумению и расчету укрывался в стоге сена или устраивался возле какой-нибудь домашней скотины, чье теплое тело защищало его от холода, а вялый ум не противился безобидному присутствию старика. Временами его спасали от дождя выступы скал и кроны деревьев, не обходил он вниманием и приветливые сеновалы или амбары с зерном.

Галлюцинации и навязчивые фантазии принимают порой самые причудливые формы. Бродя от дома к дому и неизменно терпя неудачу, Генри пришел к мысли, что хотя его Фиби, возможно, и не скрывается на одной из ферм, куда он заходил, она все же где-то поблизости и слышит его зов. Поэтому от терпеливых расспросов он перешел к призывам, его печальные вопли оглашали по временам тихие равнины и гряды холмов; тонкий голос Генри разносился гулким эхом: «О-о-о! Фиби! О-о-о! Фиби!» Безумные крики эти звучали так жалобно, что многие фермеры и пахари даже издали узнавали их и говорили: «Вот идет старый Райфснайдер».

И вот еще что смущало Генри: за минувшие годы он не одну сотню раз обошел всю округу, снова и снова заглядывая в каждый дом, и теперь не знал, куда ему податься. Он уже не намечал, где будет искать жену, кого расспрашивать о ней. Больше всего мучений доставляли ему перекрестки, где сходились две, а то и три дороги, ведущие в разных направлениях. Генри приходил в замешательство, сделать выбор становилось со временем все труднее. Разрешить эту сложную проблему помогла ему новая безумная фантазия. Призрак Фиби, а может быть, какой-то добрый дух, божество природы, ветра или воздуха подскажет, куда идти. Если встать на скрещении дорог, зажмуриться, трижды повернуться на месте и дважды прокричать: «О-о-о! Фиби!», а затем бросить трость прямо перед собой, она точно укажет путь к жене; должно быть, одна из тех таинственных сил направит ее полет и заставит упасть! И какое бы направление ни указала трость, даже если, как нередко и случалось, ему приходилось возвращаться той же дорогой, по которой он только что пришел, или идти через поля, старый Генри не настолько повредился рассудком, чтобы не дать себе времени продолжить поиски, прежде чем снова начать громко звать Фиби. Видения уверяли его, что когда-нибудь он непременно ее найдет. Бывало, у него болели стертые ноги, по временам нападала слабость, случалось ему останавливаться, чтобы вытереть изборожденный морщинами лоб в часы зноя или зябко похлопать себя по плечам на морозе. Иногда, бросив трость и обнаружив, что она указывает туда, откуда он минуту назад пришел, Генри устало, с философским терпением качал головой, будто размышлял о непостижимой воле Провидения или о злом роке, а затем торопливо пускался в путь. В конце концов его странную, нескладную фигуру стали узнавать в самых отдаленных уголках трех или четырех округов. Старый Райфснайдер вызывал жалость. Слава его была велика.