«Что это?» – спросил он себя, подобрался ближе и прислушался.

– Отчего вы никак не успокоитесь? – послышался первый голос. – Вас больше не впустят в дом. Теперь вы со мной, верно? Что толку слезы лить? – Ответа не последовало, но рыдания затихли. Должно быть, девушка плакала беззвучно. – Ну же, довольно. Я сумею о вас позаботиться. Мы сможем жить в Хобокене. Я знаю местечко, где мы могли бы переночевать. Все будет хорошо. – Холзи заметил какое-то движение: должно быть, говоривший потрепал девушку по плечу. – Что толку плакать? Разве вы не верите, что я вас люблю?

Полицейский между тем успел незаметно подкрасться к парочке, чтобы лучше ее разглядеть. Ему хотелось удостовериться, что это те самые молодые люди. С безопасного расстояния при свете луны он смог различить, что они сидят. Скамейка почти полностью скрывалась в высоких кустах. Юнец держал в объятиях девушку в белом платье, крепко прижимая к себе. Наклонившись вперед, чтобы лучше видеть, Холзи заметил, как парнишка целует девушку и обнимает – обнимает так, что той оставалось только уступить, хотя и с некоторой неохотой.

В другое время подобная сценка не показалась бы необычной, но теперь, глубокой ночью, заслуживала внимания. Блюститель порядка заинтересовался и подкрался поближе.

– Чем это вы тут занимаетесь? – внезапно появившись перед ними, воскликнул он, как будто сам не видел.

Застигнутая за предосудительным занятием девушка тотчас вырвалась и густо покраснела, не в силах заговорить. Молодой человек поднялся на ноги. Он заметно нервничал, но все еще храбрился.

– Ну, мы просто сидели здесь, – бросил он.

– Да? Ну, тогда назовите свое имя. Думаю, вы те, кого мы ищем. Олмертинг, не так ли?

– Да, это я, – признал юноша.

– А вас как зовут? – обратился полицейский к Терезе.

– Тереза Рогаум, – ответила та надломленным голосом и снова зарыдала.

– Что ж, вам обоим придется пойти со мной, – коротко заключил Холзи. – Капитан хочет видеть вас. – И он торжественно повел их прочь из парка.

– Зачем? – решился спросить какое-то время спустя бледный от страха Олмертинг.

– Неважно, – раздраженно отвечал служитель закона. – Идемте. Узнаете, когда придем в участок. Нам нужны вы оба. Этого достаточно.

В другом конце парка к ним присоединился Пейзли. В полицейском участке девушке предложили стул. Она безутешно рыдала в тоске и унынии, к которому, впрочем, примешивалась и доля облегчения, оттого что ее спасли от опасностей этого бесприютного мира. Приятель ее, несмотря на юный возраст, держался с вызовом, хотя и настороженно, словно дикое животное, у которого отняли добычу.

– Сходите-ка за ее отцом, – распорядился сержант, и к четырем часам утра старый Рогаум, который за ночь не прилег ни на минуту, а все продолжал беспокойно метаться по комнате, уже бежал в участок.

Бешеная ярость, владевшая им вначале, сменилась глубоким, почти невыносимым горем, но теперь мысль, что дочь его, возможно, жива и невредима, вновь подняла в его душе бурю самых противоречивых чувств, смесь гнева, страха, горечи и множества иных мучительных переживаний. Что ему делать с дочерью, если она жива? Задать ей трепку? Расцеловать? Что еще? Но когда он вбежал в участок и увидел, что его прекрасная Тереза в руках полиции, вдобавок рядом с ней подпирает стену какой-то незнакомый молодчик, тоже задержанный, старый Рогаум едва не обезумел от страха, злости и любви.

Когда же ему сказали, что этого молодого человека задержали вместе с его дочерью, в глазах мясника вспыхнула ненависть.

– Ты! Ты! – воскликнул он, испепеляя взглядом невозмутимого Олмертинга. Затем, пораженный внезапным ужасом, повернулся к Терезе: – Что ты наделала? Ох, ох! – И гневно повторил, адресуясь уже к Олмертингу: – Ты! Ты! – Он наконец почувствовал, что дочь его спасена. – Не смей приближаться к моей дочери! Я все кости тебе переломаю, ах ты, дьявол!