Историк прорывается через толпу, идёт “против шерсти” пока не замирает рядом с нами. И Вероника Соболева, пусть и не самая смелая, но точно не зашуганная девчонка, вдруг разве что не забивается под батарею за нашими спинами.
— Нам нужно поговорить, — тихо, шуршаще чеканит историк, удерживая на прицеле глаз Роню. Наша подруга до сих пор не в себе, таращится на него так, словно он исчадие ада, судорожно прижимая к груди руки, потому что учебник мы конфисковали.
— Вы её пугаете! — вступаюсь за подругу, закрывая её собой, но Егор Иванович без церемоний, придержав меня за плечи, двигает в сторону.
— Не сахарная, от разговора со мной не умрёт, — строго отзывается он и берёт Роню за дрожащую руку: — Пошли!
Она точно под гипнозом. Не брыкается, не ругается хлопает ресницами, и плотно сжимает губы, словно вот-вот разревётся.
— Пошли, — повторяет историк и тянет бедняжку за собой, в коридор, а мы с открытыми ртами, недоумённо провожаем их взглядом.
Подруга ни разу к нам даже не оборачивается, идёт следом за историком как зачарованная. И когда эти двое скрываются из виду, всё что нам остаётся, собрать сумку Рони и идти на пару.
— Что она там такое увидела, блин? Как историк пёхает Великого? Или что? — шиплю я, закидывая на плечо тяжеленный баул набитый тремя танцевальными формами и учебниками.
— Не знаю, — растерянно отмахивается Ника, но стоит ей войти в аудиторию, тут же тянет меня обратно в коридор. — Ах она... ш***!
— Кто? — вздыхаю я, совершенно сбитая с толку. Непонимающе смотрю на вновь закрывшуюся передо мной дверь аудитории.
— Иванова, падла! — шипит Ника. У неё такой шок, что подрагивают губы. Она заламывает руки, щёлкает пальцами.
— Что Иванова? — до сих пор не улавливаю логику подруги.
— Она там! В аудитории! — тычет пальцем на дверь Ника.
— И что? — не туплю, мне просто нужно чу-уть больше информации.
— А то, что когда мы подошли к аудитории, в толпе её не было!
Это звучит очень таинственно. До Шерлока Никичу далеко, это явно, но и мне за её мыслью не угнаться:
— И? Ты что, следишь за ней?
— Уж поверь, из вида не выпускаю! С***, — зловеще ухмыляется Ника.
— Ну и что? Ну мутит она с Волковым, что такого? — я искренне не могу понять, пока вдруг не приходит на ум одна интересная несостыковочка. Даже две: — Егор… мы же её Егора никогда не видели…— осеняет меня.
— Егор Иванович! — кивает Ника.
— И Роня… Она, кажется…
— Не так уж и боится истории, — Ника улыбается так победно, будто уже решила всю драму: — А ну-ка пошли!, — и тянет меня прочь от аудитории.
***
Роню мы находим в столовой, она сидит уткнувшись лицом в ладони, рядом остывает чай, напротив стоит ещё один, недопитый.
— Ну что? Всё-таки в бар? — выдавливает непринуждённую улыбку Ника, делая вид, будто мы ничего не понимаем.
Роня поднимает на нас заплаканные глаза и вытирает нос тыльной стороной ладони:
— Да, пожалуй, — и это самое печальное согласие на веселье, что я слышала за свою жизнь.
Примечание:
— Ах она... ш***!
— Уж поверь, из вида не выпускаю! С***
Ника имела ввиду:
— Ах она... шустрая!
— Уж поверь, из вида не выпускаю! Собака...
18. А она тебе не идёт совсем, гражданин!
“Ирландский паб” был популярен среди студентов по трём причинам:
- Дешёвое пиво.
- Живая музыка, а главное, задорные песни.
- Огромное количество неохраняемых “закутков”, где можно провести бюджетное и почти приватное свидание.
Когда мы с девчонками вваливаемся в помещение, там уже толпа. Оно и понятно. Сегодня пятница! А вчера была стипендия!
Бар стоит на ушах, а группу музыкантов уже рвут на куски.