— Жри, утроба ненасытная…

Под довольное хлюпанье, женщина взяла с полки толстую свечу и подошла к боковому окошку, глядевшему в степь. Темное, разрисованное изморозью, оно казалось волшебным зеркалом, в котором отражалась невероятной красоты, сказочная барышня.

Маричка провела рукой по лицу, словно стирала усталость, и вздохнула. Чего там, хороша... Это она и без зеркала знает. Одна беда, некому любоваться этой красотой. И одному Господу известно, будет ли когда-нибудь еще.

Молодая женщина промокнула краем запаски глаза, потом протерла покрытое изморозью оконное стекло, поставила на подоконник толстую свечу и хотела уже поднести огонь, но в последний момент остановилась...

Выставлять в такую ​​непогоду в окне зажженную свечу — древний обычай. И сейчас в каждом зимовнике, хуторе, крайних сельских хатах или на выселках, засвечиваются сотни огоньков, чтобы дать надежду тем, кого вьюга застигла в дороге. Конечно, если метелица, как волчья стая, присела путников посреди степи, то свеча им ничем не поможет, зато спасет тех бедолаг, которые могли сбиться с пути, заблудились и замерзали всего в нескольких шагах от человеческого жилья.

И никогда раньше молодая женщина даже не задумывалась — зажигать или нет. Но сегодня дрогнула рука. А все из-за треклятого вурдалака или упыря, что с осени не дает покоя окрестным селам и хуторам. Как только наступит полнолуние, так и жди беды. Три семьи уже загрыз… Не жалея ни малого, ни старого. А в последний раз, в усадьбе Перепелиц, совсем взбесился — и такого натворил, что мужчины седели от увиденного. Даже башибузуки так не измывались над своими жертвами.

Целую неделю несколько отрядов под руководством лучших следопытов, способных рыбу в реке выследить, искали логово твари, но ничего из этого не вышло. Все тщетно. От двора Перепелиц до развилки еще след шел, а дальше — как черт унес. Нигде даже травинка не примята. Даже молебен не помог. Как и присланный Смелянским сотником характерник. Казак с табунком ребятишек походил вокруг хутора, посидел в разоренной хате, потом выкурил три трубки на развилке, где обрывался след упыря, и развел руками.

— Не справлюсь. Поздно. Если б позвали сразу, пока кровь еще не загустела, может и удалось бы ухватить ниточку, а так… извините, люди добрые. Не в моих силах помочь.

 Так что ничего другого не оставалось, только надеяться, что напасть сама исчезнет. Или… ждать следующих жертв и тогда уже не ловить гав.

Вот и задумалась Маричка, глядя на свечку. Не накличет ли беды, не привлечет ли огоньком в окошке беду в дом?

Чужих людей молодая женщина не очень боялась — не крепостная, казацкого рода, умела оружие в руках держать. Но упырь это совсем другое. От него ни пистолем, ни копьем не защитишься. Даже молитва не поможет.

Подумала еще немного и все-таки зажгла огонек.

— Пусть деется воля Божья, — перекрестилась на икону. — Что должно быть, так и будет. Но если кто-то должен замерзнуть из-за моих глупых страхов, то не бывать этому.

Постояла еще немного у окна, не столько выглядывая во двор, как любуясь узором, который мороз вырисовывал на стекле, а потом снова уселась возле кучи фасоли. Некоторое время молча шуршала сухой шелухой, а там и не заметила, как запела тихонечко:

— Ой, то не вечер, то не вечер…

Допела и всхлипнула. Крепись не крепись, а печаль, — стихавшая, приглушенная дневными заботами, — одинокими вечерами снова сжимала сердце. И так тяжело становилось, что слезы сами на глаза набегали. Заплакала бы и теперь, но из печали молодицу выхватил Бровко, что словно ошалевший прыгнул к двери, вздыбил холку и яростно зарычал, будто увидел перед собой волка или вепря.