Зато с ожерельем уже себе не жалела. Надела аж три разка кораллов. Встала перед зеркалом, взялась в бока и крутнулась так, что подол плахты вверх поднялся. Красавица… Одно лишь черкнуло печалью по душе: не для Андрея прихорашивается, а для чужого мужчины. Которого еще и в глаза толком не видела, а только голос слышала.

Спроси у Марички кто-нибудь в этот момент, из-за чего такой переполох, — не смогла бы объяснить. Может, потому что он появился в тот страшный миг, когда молодая женщина уже почти что с жизнью не простилась, и спас ее от чудовища? А может, было что-то особенное в его голосе, полном уверенности и спокойствия? Не зря же птицы подбирают себе пару по щебету. Может, и Маричка что-то такое почувствовала, вот и защемило женское сердце, заныло… Заставив позабыть, что она замужем. Хотя, скорее всего, уже нет… вдова… просто подтвердить некому. Будь Андрей жив-здоров, уж как-то нашел бы способ дать о себе знать, не держал бы в безвестии.

Снег заскрипел громче и затих под окном.

Мужчина, покряхтывая, усаживался на завалинке, что-то тихо говоря псу. А свирепый и верный сторож заглядывал ему в глаза и радостно мел снег хвостом.

— Добрый пес… — услышала Маричка, приступив ближе к окну. — И рюмку выпить готов, и к трубке принюхиваешься. Хозяин, верно, казацкого рода. Угадал?

Бровко коротко взлаял и улегся в ногах Нестора, как делал это когда-то только рядом с Андреем. От увиденного у молодой женщины аж сердце зашлось, и она бессильно опустилась на скамейку. И так ей стало жаль себя, что слезы сами навернулись.

Горькая вдовья судьба… А еще труднее, когда ни вдова, ни молодица. И любви хочется, и верность беречь должна. Вот только, с каждым прожитым днем, неделей, месяцем, все отчетливее понимание, что не для кого уже. Одна осталась.

— Кому? — прошелестела одними губами, в такт мыслям. — Для кого беречься? — повторила через мгновение громче и промокнула платком углы глаз.

Повела взглядом по хате, задержалась на дверце печи, в которой едва потрескивало пламя, и вскочила на ноги. Быстро подошла, передвинула с края на середину горшок с водой, заранее наполненный водой, для вареников. Сунула в него палец и недовольно покачала головой — вода была едва теплая. Открыла дверцу и подложила в грубую несколько поленец.

Потом поднялась, накинула на плечи кожушок и вышла из избы.

На улице уже снова начинало примораживать, солнце еще не село, но уже сонно краснело над горизонтом. Гость сидел плечами к двери, одной рукой держал у рта трубку, другой — почесывал между ушей Бровка.

Заметив тень, что отбросила на снег Маричка, казак быстро вскочил и повернулся к молодице.

— Еще раз, добрый день, пани хозяйка, — поклонился хоть и не слишком низко, но уважительно. Впрочем, толстый овечий тулуп не та одежда, чтобы земные поклоны бить. — Простите, что прицепился, как вошь кожуха, но у меня в этих местах кое-какие дела имеются, а дни зимой короткие, со Смилы взад-вперед не наездишься. Вот и подумал, почему бы у вас не заночевать? А то и на пару дней остановиться? Вы не беспокойтесь. Я заплачу. И за постой, и за еду… если будет на то ваше согласие. Приютите, не отказывайте.

Маричка, взглянула на казака и невольно подумала, что тот очень высокий. Она и сама не была тщедушным воробушком, — когда целовалась с Андреем, то даже голову не запрокидывала. А этому, чтобы до губ достать, пришлось бы и на цыпочки подняться. Да и то, наверное, только бы носом в усы ткнулась.

Молодая женщина улыбнулась своим мыслям, а заодно и гостю улыбку подарила.