«Наверное, его душа уже обрела покой и блаженство там, в небесном Арбате», – писал вослед уходящему Владимир Уфлянд. Понятия «Арбат» и «Окуджава» настолько слились в нашем сознании, что уже невозможно различить: Арбат ли стал сердцевиной лирики Окуджавы, самым заповедным уголком его души, – либо Окуджава стал душой запечатленного, озвученного и воссозданного его гением небесного Арбата. Так что пора все-таки обратиться к биографии.
Булат Шалвович Окуджава родился 9 мая 1924 года в Москве на Старом Арбате. Позже он любил рассказывать, что грузинские друзья называют его «грузином московского разлива». Отец, Шалва Степанович, был членом большой семьи Окуджава, из которой вышло немало революционеров-романтиков ранней героической поры. Мама, Ашхен Степановна Налбандян, также с юных лет отдала себя революционной борьбе. Они познакомились в начале двадцатых, когда бывшие борцы и революционеры уже начали постепенно превращаться в партработников. «Слились две реки – грузинская и армянская – перемешались их древние густые воды, не замедлив течения жизни, не нарушив привычных представлений о ней» – так многие десятилетия спустя живописал их встречу Окуджава в романе «Упраздненный театр». Эта «семейная хроника», любовно и бережно воссоздающая судьбы двух семей на переломе исторических эпох, по сей день остается неоценимым биографическим источником для исследователей его творчества. Но и – что в неменьшей степени важно – ключом (вернее, одним из ключей) к этому творчеству.
Где-то на подступах к роману, работа над которым длилась почти пять лет, Окуджава написал чрезвычайно важное стихотворение:
В этом стремлении «воскресить предков» вряд ли есть что-либо от дерзновенной сверхзадачи Н. Ф. Федорова – воскресить предков «во плоти». Скорее, Окуджава здесь говорит о том, что искусство (как и память человеческая, его питающая, как и любовь, его оплодотворяющая) – суть единственно доступные человеку способы противостояния смерти, распаду, хаосу.
Но вернемся к биографии. Отец Окуджавы находился в Москве на партучебе. Буквально через два месяца после рождения сына его откомандировали обратно в Тифлис. Мать осталась в Москве – она вела партийную работу на фабрике «Трехгорная мануфактура». Маленький Булат находился на попечении бабушки, однако влияние матери в его становлении не следует недооценивать. Уже на склоне жизни Булат Шалвович вспоминал: «…мама стала приобщать меня к опере с пяти лет… Почти каждый вечер мы шли в Большой театр». Возможно, в этих, почти насильственных культпоходах в оперу таятся истоки мелодизма Булата Окуджавы, удивительной чистоты его звучания, музыкальной пластики в построении строки.
В 1934 году отца отправили на работу в Нижний Тагил. Там он был избран первым секретарем городского комитета партии. Мать стала секретарем райкома. При всей загруженности отца работой, эти несколько лет семейного единения сохранились в памяти поэта как светлое и значительное время: «В доме царил культ книги. Сын прачки, отец был начисто лишен «пролетарского» снобизма, напротив, очень тянулся к интеллигенции, к культуре. И меня приучал. Каждую неделю водил в книжный магазин, причем обставлял это с такой торжественностью и столь серьезно предлагал мне самому выбрать книгу, что я и по сей день помню эти походы и благодарен ему».
Настал страшный для страны 1937 год. Страшным он стал и для семьи Окуджава. Зураб Казбек-Казиев, друг детства Булата, рассказывает: «Лаврентий Павлович хорошо знал, во-первых, своих единоплеменников, во-вторых – своих личных врагов. Семья Окуджава – были его личные враги, партийные враги. В 30-е годы два дяди Булата, братья Окуджава, были секретарями ЦК Компартии Грузии. Когда Лаврентия Берию, как человека из НКВД, избирали в ЦК, они резко выступили против, потому что он успел себя зарекомендовать как человек, потопивший в крови восстание крестьян в Гурии. Когда Берия, благодаря Сталину, стал первым секретарем ЦК Грузии, он уничтожил всю эту семью».