Товарищ поднял неясный взор и попросил в счет будущих барышей шестьсот у.е. Сергеев тоже знал, что даст только триста (последние на крайняк), заранее попрощавшись с авансом на будущие проекты, дал и забыл, понимая, что просящему еще хуже.

В голове Сергеева зазвучала детская песенка «Мечтать! Надо мечтать детям орлиного племени».

Он понимал, что за столом сидят не орлы, а дятлы, мечтающие о том, что никогда не случится.

Ночью к нему пришел Лао-цзы, сел рядом и торжественно сказал: ну вот, теперь ты можешь начинать путь. Сергеев повернулся на другой бок, ему надо было выспаться, ведь с утра его ждала новая жизнь.

Серое питерское утро не радует, но жить нужно и работать тоже, для того чтобы видеть солнце не 60 дней в году.

Так думал Алекс Латт, известный в Питере нелегальный банкир, державший в съемной хате на Пяти Углах обменный пункт для граждан, занимающихся противозаконной деятельностью на ниве насилия и проституции; особой категорией были отъезжающие за кордон стада сынов Израилевых, продающих свое нажитое непосильным трудом. Для легализации их незаконно нажитых денег иностранного происхождения им нужен был он, и они встречались на этой хате, к общему удовольствию.

В 92-м году карательный закон по валюте работал, как фордовский конвейер, на руках безопасно можно было держать только 50 долларов, за остальные лишние бумажки с президентом США давали шесть полновесных лет с конфискацией, а это больно.

Алекс нес сумку с текущей наличностью для обмена синеньких финских марок, зелененьких американских и немецких марок цвета шоколада «Молочный» Сестрорецкой фабрики детского питания.

Понедельник – день тяжелый для банкира, в этот день после ударного уик-энда вся заработавшая валюту публика шла сдавать ее Алексу, а уж потом спать, гулять и готовиться к новым подвигам.

Сын православной иудейки и чухонского папы, Алекс соединил в своей крови умеренность и основательность папы – профессора Тартуского университета и горячую импульсивность в сочетании с быстрым подвижным умом еврейской мамы, плюс рост под два метра. Вполне симпатичное, интеллигентное лицо, очки и приличные манеры, хороший английский и навыки кулачного боя неплохо подготовили юношу к перестройке, которая бурно началась.

Меланхолически прикинув, сколько он сегодня наживет, Алекс повеселел, солнце далекой Болгарии показалось ближе. «Все, – подумал он, – еще две недели полопачу и на море». В минуты радостного предчувствия всегда звучала в голове песня Smoke on the water неподражаемой группы Deep Purple, басовый запил вначале дал ритмичный ход ноге, и он открыл первую дверь в парадное.

Как только Гиллан спел первую фразу, Алекс ощутил на своей шее железные пальцы с грязными ногтями, понял, что это наезд, и попытался стряхнуть шакала, но за второй дверью его уже ждали.

Он слышал о них, но не видел, это были братья Черепановы – их звали так за то, что они работали кувалдой, разбивая головы не желавшим расставаться с «бабосами» – так в Питере ласково называют то, что в Москве брезгливо называют «бабки» и «бабло».

Он узнал по руке, упершей ему в лоб ствол, что парни из «синих», не спортсмены из Института Лесгафта, разгружающие «фиников» от лишней одежды и денег, наколка на руке с перстнями не оставляла надежд. Получив по башке пушкой, Алекс потерял сознание.

Очнулся он под лестницей, над ним стояли два Черепанова, в руках у них блестели сталью два штык-ножа, их размер показывал, что на каждый штык можно надеть по три Алекса, считать варианты смысла не было, его повели в квартиру, где состоялся следующий акт их пьесы, видимо, с трагическим финалом. Навязчивая музыка «Реквиема» стучала в голове у Алекса, он начал прощаться с этим светом, не подготовив на том приличных условий.