– Где молоко брала? – спрашивает та, что с дочерью.

– На Холодова, – отвечает та, что с бидоном.


Я видела в детстве этот эпизод, возможно, не раз. Это могло быть не молоко, а мясо. Или яйца. Или картошка. Хотя ее брали на рынках – с машин, в другой сезон. Женщины могли быть совсем иные. Например, молодые подруги в дубленках, гуляющие по магазинам. В руках у них сумки под кожу и пакеты. Сумка над пакетом в одной руке. И их встречает знакомая постарше в шубе, может быть их бывшая учительница. Из тех, у кого небольшая разница в возрасте со своим классом, когда она только приходит в школу, лет семь. У нее не бидон, а нейлоновая сплошная авоська, темная, с цветочками. Может быть, там торт «Птичье молоко», мой любимый. С жар-птицей на белой коробке. Перевязанный веревкой, за которую одна из дубленочных держит во второй руке торт, крепко, пальцами, через белую пушистую шерстяную варежку.


Женщину постарше и ее беременную дочь мы с мамой точно встретили когда-то зимой, на выходе из подвального магазина на улице Холодова. Мама их знала, они поговорили. А невысокая взрослая женщина в пальто с меховым воротом и с желтым бидоном с цветами – зимний уличный портрет моей бабушки в Климовске Московской области. Мое сердце рвется между тоской по тому времени – тогда еще живым близким людям – и сильнейшему желанию никогда не возвращаться в свое детство.

Сады мои, садочки, еще зеленые!
В этих садочках дорожка лежала,
На этих дорожках кузница стояла,
Во этой во кузнице кузнецы ковали,
Они ковали железы тяжелы!
На кого эти железы? На кого тяжелы?
Ни на вора, ни на плута, —
На того детинку, на горьку сиротинку.
Вечор молодца поймали, ему ноженьки сковали,
Ему ноженьки сковали, рученьки связали,
В санки посадили, в город возили,
В прием водили, в ставку становили,
Головку обрили, медом накормили,
Вином напоили, спать положили.
Проснулся молодчик, проснулся удалый:
– Свет мои кудри, свет мои русы!
Бывало, мои кудри по плечам лежали,
На то молодец уродился, в солдаты годился.
Рекрутское народное причитание

Дима и Война. Часть 1

Живает-бывает Дима. Война видит Диму и не может забыть его. Потому что выдранный с неба ангел. Высота, худоба, доблесть, светлые волосики (общий светлый облик клишово относится к ангельскому в том числе у Войны), светлые тоже, мирные, перегруженные добротой глаза. Слушается родителей, слушается учителей, не перечит, не хулиганит, не ленится, хорошо учится, любит все живое, обожает кошек. Непонятно, как Война подтаскивает к нему свой гнойный взгляд, но в СССР она прячется много где. Возможно, глаза Войны приносят на своей одежде или обуви, или под ногтями Димины родители – они работают на оборонном предприятии.


В городе за ромбами ПО-2 скрывается несколько штук таких, а десятки тысяч человек делают в них оружие и другие аксессуары Войны. Каждый день и много десятков лет. Во дворах города играют и визжат дети, играют не обязательно в войну, деревья размахивают листьями как документами, солнце заливает город своим маслом, в школах дети в форме встают, чтобы приветствовать учителя, в гастрономе продают или не продают продукты, в галантерее продают или не продают ткани, люди получают в порядке очереди квартиры, дачные шесть соток, а самые счастливые – возможность купить автомобиль. Живают-бывают. Горожане, которые не ходят никогда за забор предприятий, не осознают, что там живет Война. Но и многие из тех, кто пересекает проходную каждый день, тоже не понимают. Или думают, что это тут делается и живет защита от новой страшной Войны, и если она снова придет, то они будут готовы.