– Уильям никого не способен любить, – резко перебиваю я, обхватывая лицо матери ладонями. – Он приговорил тебя. Из-за него ты здесь.

– Ложь, я родила ему сына…

– Уильяму не нужны дети, – снова не даю ей договорить, потому что знаю – я не услышу ничего нового. – Он безумен, и ты тоже… Он сделал это с тобой. Почему ты позволила ему? Почему не боролась? – Во мне говорит гнев, но здесь единственное место, где я могу снять маску и побыть собой. И за эти пять минут свободы я тоже заплатил высокую цену.

– Ты всегда его ненавидел. Убирайся, Дэрил, – яростно рявкает мать, а у меня на лице расцветает счастливая улыбка.

– Ты помнишь мое имя. Ты помнишь… – шепчу, нежно целуя ее холодный лоб. – Пожалуйста, скажи, что мне сделать, чтобы помочь тебе?

– Отомсти, – одними губами произносит она.

Глаза матери резко гаснут, морщинки на изможденном лице становятся глубже, уголки губ опускаются, черты застывают.

Она была так красива когда-то… давно, очень давно.

– Кто здесь? Это ты, Ной?

– Нет, мам. Это Дэрри, твой старший сын. – Обняв окаменевшие плечи, я прижимаю ее к себе, и всё оставшееся в моем распоряжении время легонько укачиваю в своих объятиях.

Поднявшись на тринадцатый уровень, я прямиком направляюсь в операторскую. Внутри всё зудит от потребности еще раз пересмотреть запись с ночными откровениями пчелки из пятой соты. Удивительно, как разговорчивы становятся самые скрытные и упрямые личности под воздействием мескалина[8]. Нельзя с уверенностью назвать это вещество «сывороткой правды», таковой не существует в природе. По одной простой причине – подсознание человека способно выдавать свои фантазии за реальность. Пресловутый самообман тоже имеет место. Поэтому достоверность добытой таким способом информации требует фактических доказательств.

В случае с Мином-Эмином показания пчелки подтвердились полностью, но события пятилетней давности и гораздо более ранние фиксируются мозгом по-разному, что абсолютно закономерно и естественно. Мы взрослеем, учимся, приобретаем опыт, и наше восприятие реальности постепенно меняется. То, как человек видит и воспринимает себя, свои поступки и окружающую действительность в пять лет и в восемнадцать, – это две совершенно разные картины мира. Данный факт необходимо учитывать при анализе исходных данных.

Усевшись на свой трон за центральным компьютером, я быстро пробегаю взглядом по мониторам, задержавшись на опустевшей соте Науми. Стиснув зубы, проглатываю глухой рык и, смахнув со лба выступившую испарину, загружаю на экран фрагмент видеофайла. Смотреть там особо нечего, приглушенный свет, очертания неподвижной женской фигуры на кровати. Меня интересует исключительно звук.

«– Кая, расскажи о своем первом воспоминании. – Нажав пуск, слышу свой собственный голос.

– Это сложно. Я думаю, что никто не помнит свое самое первое воспоминание, – спокойно отзывается Кая.

– Опиши первое, что придет на ум.

– Я не знаю… – расстроенно тянет она. – Помню свою комнату, шторы с бабочками. Когда они шевелились, мне казалось, что бабочки машут своими крыльями. Я могла очень долго за этим наблюдать, представляя, что гуляю в саду.

– А сад ты помнишь?

– Смутно. Не уверена, что часто там бывала.

– Ты же не могла всё время находиться в детской.

– Я помню еще одну комнату. – В голосе пчелки звучит напряжение. Она словно колеблется, стоит ли продолжать, или боится.

– Расскажи мне об этой комнате, Кая, – вкрадчиво прошу я.

– Там мало света и плохо пахнет, но зато есть старый кукольный домик. Он мне очень нравится, хотя у него оторваны все дверцы.