Пленный упрямо склонил голову вперёд, объяснив, что прибыл сюда добывать информацию, а не снабжать ей противника.

– Ясно… Лейтенант, свободен! Позже пооткровенничаем. А этого я… Этого я сам разговорю, раз русский понимает. Ща он запоёт. Соловьём! Хоть по-японски, хоть по-китайски.

Торопливо шагая прочь от штаба, Андрей подумал, что к следующей встрече особист приготовится основательно – изучит личное дело от корки до корки, а там наверняка есть пометка, что родной брат Миха без вести пропал на Миус-фронте. Сегодня в качестве переводчика лейтенант не сильно был нужен, Волощенко, похоже, устроил импровизированную проверку. Ей дело вряд ли кончится. Как ни смешно, надо молить судьбу, чтобы немцы кинулись в наступление поскорее. Там Смершу будет не до Кревского, да и в бою представиться случай проявить себя, тогда все подозрения отпадут… Но где же ты, Миха? Живой, в плену или…

Младший брат всегда выглядел моложе на год-два, хоть родился в тот же день, минут на двадцать позже Анджея. Оба появились на свет в трудную для Польши пору – после Мировой войны и войны с Красной Россией. Время было голодное и бедное. Приличная семья, отец – артиллерийский вахмистр, когда армию сокращали, он устроился в полицию, мама в гимназии преподавала языки. Поэтому сводили концы с концами, старшие брат и сестра вышли в люди, Войцех по отцовским стопам отправился служить в Войско Польское, Марыля училась на медика… Пока снова не началась война.

Старшие Закревские убыли на фронт, Войцех – со своим уланским полком, отец подал рапорт о зачислении в артиллерию, по старой памяти. Марыля тоже не осталась без дела, на фронте без медиков никак. И потерялись следы всех троих. Не писем, не весточек!

Новогрудок заняла Красная армия. Большевики пришли как освободители, защитники от неизбежной немецкой оккупации, но к зиме начались аресты «белополяков», причём брали не только собственно поляков, но и евреев, и белорусов – всех, кого сочли эксплуататорами-угнетателями трудового класса в панской Польше.

Люцину Закревскую предупредила соседка, уборщица в местном НКВД, она слышала краем уха разговор, что учительница в арестных списках. Чему удивляться, жена «белого» военного, вдобавок – мать военнослужащего польской армии, оказавшей какое-никакое сопротивление освободителям, ей просто на роду был написан лагерь. Пани Закревская решила не испытывать судьбу, схватила Миху и Андрюху, той же ночью они отправилась на восток, к дальним родственникам мужа в Нижний Новгород, ныне именующийся Горьким. Границу между присоединённой и старой частью Беларуси семья сумела пересечь без проблем, а в Москве стряслась беда.

На жаркой июньской улочке Успеново Андрей почувствовал озноб, вспоминая ту ночь на Белорусском вокзале. Без документов, с одними только польскими бумагами несуществующего уже государства, они превратились в бродяг. Мама спрятала детей между станционными пакгаузами, а сама отправилась узнавать – как добраться до поездов, следующих в Нижний. Для этого нужно было пересечь весь центр столицы…

Братья тряслись от холода и прижимались друг к дружке, когда услышали частый топот и трель милицейского свистка. Лицо матери буквально на секунду мелькнуло в просвете между стен, едва освещённое тусклыми станционными огнями.

– Сидите тихо! Если схватят, я всё равно вас найду…

Минут через десять издалека донёсся звук одиночного выстрела, а потом юноши отогревались с мороза в жарко натопленной комнате милиции.

Дежурный в это время отчитывал постового, крестьянского вида здорового мужика с винтовкой, только вошедшего в дверь и сипящего от частого дыхания.