Однако, глядя на Генри Энниса, она видела не его серые глаза, взирающие с осторожной надеждой. И не его руку она чувствовала под своей. Ей грезился дразнящий взгляд Роберта, когда она перевязывала ему плечо. Эти глаза пронзительно смотрели на нее, проникая прямо в душу, обнажая на мгновение его собственную. Она ощущала именно его теплую кожу.

Анна заставила себя рассмеяться и потянула Генри в столовую.

– Я не из тех женщин, что нравятся чьим-то матерям, Генри. И боюсь, я никогда бы не смогла уехать из города. После стольких лет в Лондоне деревенский воздух для меня слишком чист и сладок.

Генри, кажется, понял намек и весело рассмеялся, будто никогда и не был серьезен. А может, она и вовсе это себе вообразила. В конце концов, сегодня вообще очень странный и длинный день.

– А моя мать ни за что не поедет в Лондон, – сказал он. – Она уверена, что здесь на каждом углу рыщут злодеи, которые только и ждут, кому бы перерезать горло. Так что, скорее всего, у вас не получится познакомиться.

– И возможно, она права, что держится на расстоянии, – пробормотала Анна.

И вообще намного мудрее ее самой, живущей в самом центре этого пагубного мирка. Но у Анны не было желания уезжать отсюда, здесь ее дом, единственное место, которому она принадлежит. Тихий деревенский очаг – не для нее.

В дверь снова постучали. Анна оставила Генри с отцом, а сама заторопилась открывать. На пороге толпились другие актеры, много большим числом, чем говорил отец. Они ввалились веселой гурьбой, поприветствовали Анну радостными объятиями и поцелуями и заторопились в дом в поисках еды и выпивки. Похоже, приглашенные отцом «кое-кто» – театральная труппа в полном составе, вместе с ее неуемным аппетитом и бесконечной жаждой вина.

Анна привыкла к таким вечерам. Отец был безгранично гостеприимен и совершенно забывал про такие бытовые проблемы, как готовка еды на всю компанию. Анна послала слуг принести из таверны еще еды и вина, и остаток вечера слился в одну сплошную круговерть: ей приходилось следить, чтобы на столе было вдоволь тушеного мяса и хлеба и всех хорошо обслуживали.

Наконец ей удалось присесть с кубком вина у огня в гостиной. Она положила ноги на специальную скамеечку, которую обычно использовал ее отец, и прислушалась к веселью в столовой. Том будет кутить до самого рассвета, а потом кто-нибудь из актеров дотащит его до постели.

Анна потянулась к корзине для шитья и вытащила новый томик стихов, который купила сегодня у собора Святого Павла. Он был из анонимного цикла сонетов о простом пастухе, глубоко полюбившем богиню с тех пор, как увидел ее во время омовения. Деметриус и Диана. Все только о них и говорили, и Анна понимала почему. Слова и чувства столь прекрасны, напоены чистым желанием и печалью о невозможности такой любви. Жизнь такая, какая есть, – одинокая и холодная, и от этого никуда не деться, даже с помощью страсти.

Анна совершенно потерялась среди засвеченных солнцем лесных полян, страстного желания и отчаянной потребности в другом человеке. Веселящаяся компания шумела все сильнее, а она видела перед собой только бедного пастуха и его недостижимую любовь.

– Так-так, миссис Баррет, вижу, вы скрытый романтик, – внезапно произнес глубокий бархатистый голос, выдергивая ее из грез.

Книга выпала у нее из рук и с грохотом приземлилась на каменный приступок. Анна резко обернулась. В дверях гостиной действительно стоял Роберт и смотрел, как она читает. Он прислонился к косяку, лениво скрестив на груди руки. На губах играла слабая улыбка, но темные глаза смотрели очень серьезно.