В 1933-м Кристине было всего двадцать три года. Она участвовала в создании Алжирского инициативного комитета в поддержку движения «Амстердам – Плейель»[72]. Это движение разоблачало империалистические военные угрозы, выступало за всеобщее разоружение, миллионы женщин и мужчин требовали мира от правительств своих стран. В Алжире сторонников движения насчитывалось не больше тысячи. Все они получили членские билеты и каждый год наклеивали в них марки с изображением Анри Барбюса, Ромена Роллана или Максима Горького. После прихода к власти правительства Народного фронта движение распалось – его погубили внутренние распри. Кристина не отчаялась, стала членом Всемирного объединения за мир, разочаровалась и присоединилась к Международной женской лиге за мир и свободу, чей манифест совершенно ее потряс.

Впервые в истории женщины выступали против войны, руководствуясь не политическими убеждениями, но именно как женщины: «Мы обращаемся к женщинам, которые всегда будут защищать жизнь. Мы, матери, жены и сестры, заявляем, что не смиримся, как это случилось в 1914-м, с убийством наших сыновей, мужей и братьев».

В группе Кристины было всего семь участниц. Каждая выбирала городскую площадь или оживленный перекресток, раскладывала столик и призывала прохожих подписывать петиции в поддержку борьбы за мир. Они объясняли, спорили, убеждали, и им удавалось получать подписи у одиноких женщин и устное одобрение замужних, не желавших ничего подписывать без одобрения мужей. К ним примкнули многие мусульманки, в основном молодые, ходившие без чадры. С супружескими парами то и дело случались инциденты, мужчины нередко оскорбляли активисток, опрокидывали столики, рвали петиции. Феминистки пытались вступать в переговоры, но из этого ничего не выходило. Жены грубиянов начинали вопить, вмешивались прохожие, подоспевшие полицейские конфисковывали бесценные подписные листы. Пацифисты проигрывали.

Вскоре полиция изменила тактику – феминисткам стали выписывать штрафы за нарушение общественного порядка: первый, тридцать пять франков, еще можно было заплатить, последующие, в размере семидесяти франков, отбивали желание митинговать даже у самых яростных активисток, но не у Кристины.

– Нам пытаются заткнуть рот, но мы не сдадимся!

Все близкие друзья Кристины, клиенты Падовани, мате, члены труппы – одни по убеждению, другие из милосердия – собирали для нее деньги. Все, кроме Йозефа. Однажды, когда по кругу пустили шляпу, он взвесил ее на руке и передал соседу, ничего не опустив внутрь.

– Ты мог бы поучаствовать, вы ведь друзья.

– Если тебе нужны деньги, я готов дать в долг, но не стану финансировать нелепые идеи! Вы играете на руку Гитлеру.

Когда сбережения истощились, на общем собрании было решено изменить тактику и устраивать акции раз в неделю, по утрам в субботу, на площади Трех Циферблатов, у рынка Триоле, и брать с собой мускулистых парней для защиты от агрессивных сограждан. Они больше никого не агитировали, а собирались из принципа, желая доказать, что движение живо. Кристина чувствовала, что милитаристская идея мало-помалу завоевывает умы и сердца людей.

– Ну почему, скажите на милость, борцов за мир называют трусами, а тех, кто пропагандирует войну, считают храбрецами?

Морис перестал забирать Йозефа из института, после того как тот дважды отказался ехать, рассеянно пробормотав: «Не знаю, когда освобожусь». Выглядел он при этом как человек, которого праздный бездельник отвлекает от важной работы.

Вот почему Йозеф так удивился, когда январским вечером 1939 года Морис неожиданно объявился у него в лаборатории. Они не виделись с того самого новогоднего ужина, на котором Кристина отказалась переехать жить к любовнику.