- Да ладно, - усмехается Дима, от чего мне почему-то хочется выбить ему зуб. – Ты знаешь, я поеду с вами на пляж. А то мало ли она тебя задавит своей попой и все – нема больше Полины. Надо тебя охранять.

- Лучше не надо. Я против. Она будет стесняться своего лишнего веса и обвисшей груди. Нам будет лучше вдвоем. И в клуб я с тобой не пойду.

- Пойдем. Один раз на следующих выходных. И на пляж я тоже поеду, небезопасно оставлять двух девушек одних.

- Нас Алисин жир спасет. Не бойся, никто к нам и близко не подойдет.

- И все же я настаиваю. Кстати, дома тебя ждет сюрприз.

- Плохой, конечно же?

- Там все-все родственники.

- Отче наш, сущий на небесах. Да святится имя Твое. Да при…

- Прекрати.

- Аминь.

                                                           ***

Каюсь, на следующее утро я рвалась не только побыстрее оказаться в больнице, но и узреть… чужие трусы. Не знаю, как это объяснить и стоит ли вообще искать оправдание своим действиям. Но фактически я ждала приход Алмазова. И я сделала окончательный вывод, что он врун. Опять пришел без двадцати девять. И вряд ли просыпается он от предложенной мной музыки на телефоне. Значит приходит он так всегда, зачем соврал – остается загадкой.

Вхожу в ординаторскую, спустя полторы минуты после его прихода, дабы застать как раз за переодеванием. Скорее всего мне просто интересно – вчерашние трусы, это разовая акция или… постоянство. Не разовая… Провались я под землю, но я бы многое отдала, чтобы посмотреть на все имеющееся у него белье. «Последние чистые трусы» именно такая надпись на полупопиях. А спереди? Давай повернись сюда.

- Доброе утро.

- У кого-то еще отекла мошонка? – несвойственным для него голосом произнес Алмазов, поворачиваясь ко мне лицом, но я смотрю, конечно, же не туда. «Маньяк» именно это выбито на… маньячном месте.

- Ни у кого.

- Может у кого-нибудь член распух? – безэмоционально произносит он.

- Нет.

- Тогда чего смущаешь мои гениталии? Отвернулась или вышла, если ничего срочного.

- Что?

- Я говорю отвернулась или вышла, вот что.

Несколько секунд смотрела в его непроницаемое лицо и все же развернулась, и пошла к выходу. Сказать, что неприятно – ничего не сказать. Я была уверена, что буду испытать кайф, когда Алмазов отстанет от меня, после вчерашнего запрыгивания на Диму. Но не испытала. Отстать – отстал, но испытывать на себе его дурное настроение мне не понравилось совсем. В особенности, когда с другими он был полной противоположностью. Но самое отвратительное было, когда поступил новенький больной с весом в сорок килограмм, у которого вместо живота оказались сплошные грубые рубцы и выведенная колостома.

- Мы потратили на него три часа, зачем? Извините, но он не жилец.  

- Ты слишком цинична, Полина. Рановато для двадцати лет, - скидывая перчатки, все так же зло бросает Алмазов. - И твой цинизм слишком… нездоровый, если так можно сказать.

- Я мыслю здраво. Он типичный алкаш, который получил закономерный исход. Вы же вместо того, чтобы лечить других больных, беседовали с его отцом полтора часа. Время потрачено впустую. Мы и за десять минут поняли, что у него нет ни одного здорового органа, что с гемоглобином в пятьдесят его швырнули из одной больницу в другую, чтобы не портить себе статистику лишней смертностью. Это четвертая госпитализация за два месяца. И она будет с летальным исходом. Вопрос на часы. Я может и цинична, но мой цинизм здравый. Надо вкладывать все силы в того, у кого есть шанс выжить. Это – не тот случай, - на одном дыхании проговорила я, мельком замечая, как Алмазов сжал руки в кулак.