Женщина? Какая женщина? Какой самолётик? Похоже, я наглотался воды и ловлю глюки.

– Простите, Тёмочка просто устал, вот и шалит, – залепетал женский голос.

– Ремня Тёмочке всыпать, и враз усталость пройдёт, – продолжал возмущаться мужской бас.

– Это не по-советски! – возмутился молодой, звонкий контральто.

– Вы ещё скажите, что детей лупить нельзя, – ехидно высказалась дама лет сорока.

– Конечно, нельзя! – воскликнула моя соседка.

– Нас ремнём воспитывали и вон, гляньте-ка, нормальными людями выросли! – к разговору подключилась женщина глубоко бальзаковского возраста.

Я слушал весь этот горячечный бред и тихо офигевал: за всю жизнь мне даже сны цветные никогда не снились, а тут такие качественные галлюцинации. Может, у меня сердце остановилось, и меня экстренно с того света вытягивали, а вот это вот все – последствия сердечно-лёгочной реанимации?

Тем временем скандал разгорался. Я вздохнул, открыл глаза и всё-таки рискнул оглядеться по сторонам. Вовка оказался молодой девушкой, на руках у которой сидел бутуз лет пяти и азартно долбил пожарной машинкой по спинке соседнего кресла. Дородный мужчина лет пятидесяти, с густыми усами и насупленными бровями требовал у молодой мамочки угомонить ребёнка.

Рядом со мной сидело то самое звонкое контральто, которое утверждало, что воспитывать детей ремнём – метод не советский. Машинально отметил, что грудной голос соседки очень подходит её внешности. Была она вся какая-то уютная, мягкая, с бархатными ресницами, вишнёвыми губами, со светлой русой косой толщиной в половину моего запястья.

Я покосился на высокую грудь и внезапно заёрзал на сиденье от приятных, но неуместных сейчас ощущений.

Переключил внимание на старуху Шапокляк, которая ратовала за кнут в процессе воспитания. Впрочем, «старуха» – это я погорячился. Худая дама в возрасте за пятьдесят с длинным носом и стогом сена на макушке выглядела элегантно, несмотря на невзрачный пиджак из прошлого века и большой приплюснутый блин на голове.

Я склонялся к мнению Шапокляк в плане воспитания. Женский коллектив детского дома разбавляли два мужика – трудовик и сторож. И оба воспитывали нас скорее кнутом, чем пряником. Трудовик прививал манеры метровой линейкой по мягкому месту, а мог и рейкой вдоль хребтины протянуть за нарушение техники безопасности. Сторож справлялся крупкой лозиной и подзатыльниками. И ничего, выросли, в люди вышли, только выправка крепче стала.

Стоп! Я качнул головой, пытаясь поймать несоответствие в словах граждан.

При чём тут советский или несоветский метод воспитания? После распада Союза прошло до чёрта десятков лет. Я даже сам не ожидал, что перескачу вместе со всеми в двадцать первый век, с моей-то профессией и образом жизни. А вот сумел, многих пережил и ушёл на пенсию относительно здоровым и бодрым.

Так что девица двадцати двух лет от роду и слово «советский» – вещи несовместимые.

– Молодой человек, – с лёгкой неприязнью в голосе обратилась ко мне Шапокляк. – Что вы на меня так смотрите? Это неприлично!

Ну, молодой, это она, конечно, мне польстила, я уже лет двадцать как немолодой. А что таращусь на неё, так это я не специально, просто задумался.

– Прошу пардону, – невольно брякнул я, растянув губы в улыбке.

– Хам, – дама поджала губы и отвернулась к окну.

«Ну, хам так хам. Не хами, и не облаянной будешь, – я пожал плечами и вернулся к своим мыслям. – Но почему всё-таки самолёт? Откуда он взялся в моих галлюцинациях?»

Я повернул голову к иллюминатору и задумчиво уставился на плывущие облака, пытаясь собрать мысли в кучу, расслабиться и вырваться из собственного потока сознания. Как говорил наш старшина в махровом году на срочке: «В любой непонятной ситуации читай Устав».