– Урожая побед, достижений, не только в учебе, товарищи! В спорте, в трудовых делах. Везде! Мы обязаны воспитывать будущее Советского Союза в верном ключе! Растить советских граждан с достоинством, с осознанием важности решений партии…

В этот момент дорогая и любимая наша Зоя Аркадьевна бросила в мою сторону короткий торжествующий взгляд. Я было удивился, к чему такое внимание, но быстро сообразил: официальная часть выступления товарища Григорян подходит к логическому завершению. Значит, сейчас начнётся самая главная стадия: вынос тела и вскрытие черепной коробки одного чересчур энергичного молодого специалиста.

Я весь подобрался выпрямился, решил для себя в конфликт без необходимости вступать не буду, но и молчать, если претензии будут необоснованными, меня никто не заставит. Главное, не допустить, чтобы суровый обрнадзор в лице Аделаиды Артуровны перешел на личности и обидел моих девчонок: Ниночку и Тамару Игнатьевну. У меня на них далеко идущие планы, и я не позволю, чтобы воинствующая номенклатура потушила тот задор, который появился в сердцах моих компаньонок, ледяной водой критики.

«Эк меня растащило, – крякнул про себя. – Скоро заговорю как завзятый бюрократ, штампами».

– Товарищи! Это архисложная и архиважная работа! Нельзя позволить… Кха-кха… – товарищ Григорян закашлялась, завуч тут же засуетилась, собралась бежать за водой.

Но Свиридов, не поднимаясь со своего места, открыл подстольный шкаф, достал бутылку лимонада, стакан, налил и подал женщине.

– Благодарю, – величественно кивнула товарищ Григорян, придя в себя. – На чем я остановилась?

– Нельзя позволить… – с готовностью ответила Шпынько.

Еще один кивок и следом суровое:

– И что же я вижу в вашей школе?

– Позвольте, я все объясню, – подала голос Зоя Аркадьевна, предано заглядывая в глаза Аделаиде Артуровне.

«Ну все, сейчас начнется», – подумал я и кинул взгляд на Ниночку и Тамару Игнатьевну. Последняя сидела с невозмутимым лицом и явно готовилась противостоять атаке со стороны завуча и товарища Григорян. А вот пионервожатая поплыла. Нина втянула голову в плечи, склонилась над столом, ожидая показательной порки. А вот это мы еще посмотрим!

– Товарищ Григорян… – повторила Шпынько, косясь на Свиридова, который не сказал ни слова. Не скрою, я ожидал от директора поддержки. Но где-то в самом дальнем уголке души понимал, почему он молчит.

– Позже, товарищ Шпынько, – отрезала гостья ледяным тоном.

От этих слов на лице завуча застыло выражение вселенской скорби, круто замешанное на озабоченности. Шпынько вполоборота развернулась в сторону директора. Вся ее поза выражала одну-единственную мысль: «А я говорила, не стоит превращать линейку в цирк!».

Очередная пауза повисла в кабинете ножом гильотины над моей головой.

– И что же я вижу, спрашиваю я вас, товарищи? – Аделаида Артуровна окинула нас торжествующим взглядом.

– Замечательную линейку, которая понравилась и взрослым, и детям? – негромко, но отчетливо произнес я, разрушая затянувшуюся паузу.

– Что? – Аделаида Артуровна растерялась, обернулась в мою сторону, изумленно выгнув бровь. Словно заговорил не виновник торжества, в смысле, наказания, а письменный стол внезапно выдал цитату из знаменитого «Капитала» Карла Маркса сотоварищи.

– Егор Александрович, – прошипела Зоя Аркадьевна. – Помолчите. Извините, Аделаида Артуровна. Выпускник столичного института, сами понимаете… – с извиняющей улыбкой процедила завуч, сверля меня сердитым взглядом.

– Не стоит извиняться, Зоя Аркадьевна, – с достоинством выдала гостья. – Егор Александрович совершенно прав в оценке того, что я увидела в вашей школе.