Беспалова недоверчиво прищурилась, поджала губы, но потом всё-таки негромко поинтересовалась:

– А… вы кто?

– Я ваш новый учитель, – с готовностью представился женщине. – Не ваш, конечно, а вашего внука Серёжи Беспалого… Егор Александрович Зверев, классный руководитель десятого класса.

– Это заместо Оленьки Николаевны, что ли? – женский голос немного расслабился и потеплел.

– Именно, именно заместо… вместо Ольги Николаевны. Прошу любить и жаловать, – улыбнулся, глядя в настороженные глаза.

Что ж там за учительница такая, если все, кто про неё вспоминает, непременно называют уменьшительно-ласкательным именем. Так любят? Или настолько по-отечески относятся?

– Дед, говоришь, придумал?

– Никак нет, – покачал головой. – Дед… Митрич… э-э-э… Василий Дмитриевич в этом казусе не виноват! Это доктор со скорой помощи ни с того, ни с сего решила, что я ваш сын.

– А чего дед сам не поехал в скорой? Чего это его со мной не пустили? Муж он мне, а не пустое место, – Мария Фёдоровна с подозрением на меня уставилась.

Вот и что говорить? Что Митричу поплохело, потому его и не взяли? Так ведь разнервничается, распереживается, опять приступ. За что мне это? Верно в народе говорят: коготок увяз, всей птичке пропасть. Так и я: зарекался врать, а тут в который раз выступаю вралем в поддержку страждущих.

Была не была.

– Мария Фёдоровна, вы только не волнуйтесь, ладно? – начал я, но продолжить не успел.

Женщина ожидаемо разволновалась, схватилась за сердце, подалась ко мне и побледневшими губами простонала:

– Что с Серёженькой?

– Всё в порядке с Сережей, – ответил я.

– Дед? – ещё больше испугалась Беспалова.

– И с дедом… э-э-э… с Василием Дмитриевичем всё в полном порядке, – торопливо забормотал я. – Он за вас сильно испугался, ну и упал немножко… Вот доктор его и не пустила, сказала, давление, надо лежать.

Я все-таки не удержался и приврал, малость скрасив ситуацию. Ложь во спасение, так сказать. Её я тоже не терплю, но глядя на бледное лицо пожилой дамы я и сам перепугался, как бы чего не случилось. Ладно хоть мы в больнице, до врачей недалеко. Но всё равно, хорошего мало. Да и Митричу обещал проследить, чтобы чего дурного не вышло, а сам вон… довожу до белого каления.

– Мария Фёдоровна, – решительно начал я, чуть повысив голос, потом опомнился, понизил тон и продолжил. – С вашими родными всё в полном порядке. Завтра Василий Дмитриевич вместе с внуком за вами приедут. То есть… мы с вами сами поедем домой, и вы убедитесь, что все живы и здоровы.

Кто его знает, сумеют наши добраться утром в больницу? У Митрича работа, да и у Серёжи тоже.

– Митричем зови, так привычнее, – махнула рукой Беспалова.

– Что? – не понял я.

– Митричем говорю, зови… сынок… – устало улыбнулась женщина. – Его все так зовут почитай… да уж много лет и зовут, не упомню… А то Василь Дмитрич да Василь Дмитрич… – с теплотой в голосе передразнила меня названная матушка.

– Неудобно… взрослый человек… а я его Митрич… – смущённо объяснил.

– Прям неудобно, – отмахнулась Беспалова. – Вот что… сынок… – Мария Фёдоровна с лёгким недоверием всмотрелась в моё лицо. – Не врёшь мне? Ох… что это я… – испуганно охнула собеседница.

Я даже растерялся, быстренько оглянулся, думая, что за моей спиной Беспалова кого-то увидела. Но в палате никого, кроме пациентов, не наблюдалось. После первичного осмотра и нашей беседы с Галиной Львовной больше никто не заходил.

– Егор… как вас по батюшке? Запамятовала… – смущённо заговорила Мария Фёдоровна.

Теперь смутился я. Оно понятно, статус у меня учительский, но больница не то место, да и ситуация не так чтобы мне выкать.